меч, выкрикнул имя своего Бога, и сияние в клинке вспыхнуло так ярко, что Кхорин вздрогнул. Затем паладин нанес удар по трещине. Это было быстрое, но тяжелое действие, и даже несмотря на то, что трещина была настолько узкой, что Кхорин не был уверен, что лезвие сможет в неё зайти, оно вонзилось чисто, даже не царапнув сталью камень.

Ртуть взбудоражилась и рассыпалась на отдельные капли, окружив светящийся меч. Они устремились прочь от оружия и скрылись из виду.

Медраш выдернул меч назад гораздо медленнее, чем вонзил его. Без силы Бога, увеличивающей его навыки, он аккуратнее отнесся к остроте заточки своего клинка.

- Я не убил его. - Сказал он.

- Я подозревал, что это он, - ответил Кхорин. – Но ты убежал вперед, и я решил пойти за тобой. Но все равно – мы молодцы.

Медраш продолжал вглядываться в трещину.

- Я был близко к нему и, кажется, что-то почувствовал.

- Что?

- Я не уверен. Будто подлость.

Кхорин фыркнул.

- Мне не нужно быть паладином, чтобы понять это.

* * * * *

Когда Джесри вошла в Зеленый Зал, она оглядела собравшихся и решила, что изрядное количество присутствующих, как и она, боялось, что их вызовут на аудиенцию к Герою Войны.

Конечно, не каждое лицо выдавало такие чувства. Халонья ухмылялась, как полусумасшедшая тварь. Лорд Лютен и другие придворные, которые до сих пор получали от Красного Дракона только заверения в дружбе и привилегии, выглядели самодовольными. Зан-акар Зераез сохранял свои пурпурные, покрытые серебром черты лица в форме маски мудрой и трезвой вежливости.

Тем не менее, некоторые придворные - мужчины, которых лишили собственности или должности просто по прихоти Чазара или которым было приказано послать своих жен или дочерей в его покои - сердились и недовольно перешептывались. Даэльрик и некоторые другие высшие жрецы стояли в отдельной группе, что-то тихо обсуждая.

Но только Шала продолжала хмуриться, когда Красный Дракон вошел в зал, хотя некоторые другие не могли сопротивляться импульсу, заставившему их вздрогнуть или нервно выдохнуть.

Это произошло потому, что Чазар был залит кровью от его длинного красивого лица до остроконечных туфель. Кровь пропитывала его ярко-черные шелковые и бархатные одежды и притупляла блеск его алмазных пуговиц. Джесри подозревала, что он лично принял участие в наказании предполагаемых преступников в темницах, хотя это не обязательно было именно так. Он доказал, что способен творить беспредел в любом месте и в любое время, если что-то его злило.

Все гости кланялись проходящему мимо Чазару, который, видимо, не замечал всеобщей растерянности, а когда он дошел до трона, то плюхнулся на расшитые золотом подушки, заляпав их кровью.

- Встаньте. - Сказал он, и Джесри заметила, что на его губах было значительно больше запекшейся крови, чем на остальной части его лица. Даже его зубы были испачканы в ней.

- Что ж, - продолжил Чазар, оглядывая всех, - вот мы снова сталкиваемся с тем же досадным парадоксом. У Чессенты есть собственный Бог, из-за чего она благословлена больше любого другого государства. Тем не менее, ни один монарх до сих пор ничего не делал с недовольными. Почему?

Через мгновение Джесри решила, что это не риторический вопрос. Он действительно ждал ответа. Но никто не знал, что сказать, а те, кто знал, боялись привлечь к себе внимание дракона.

Наконец, Даэльрик, в своем желтом облачении похожий на перекормленную канарейку, откашлялся и сказал:

- Ваше Величество, самый яркий свет отбрасывает самые глубокие тени. Когда изучаешь священные тексты Хранителя ...

- Огонь и кровь! - закричал Чазар. - Вы действительно подумали, что мне нужны ваши метафоры? Ни слова больше! Или вы будете изучать свои священные тексты без глаз и языка!

Круглое румяное лицо Даэльрика стало чуть бледнее. Он поклонился и отступил к своим товарищам-жрецам, некоторые из которых чуть отошли от него, будто недовольство Чазара было заразительным.

Джесри предположила, что если кто-то сможет успокоить дракона или хотя бы побудить его перейти к делу, то это либо Халонья, либо она сама. И на этот раз жрица, судя по её виду, не собиралась ничего говорить, хотя она, похоже, и пыталась сохранить серьезное выражение лица, чтобы скрыть своё рвение.

Итак, Джесри предположила, что ей нужно было вмешаться.

- Ваше Величество, - сказала она, - я прошу вас помнить, что другие не видят так далеко и ясно, как вы, - как обычно, она чувствовала себя неловко и немного грязно, сочиняя банальную, льстивую речь, которая требовалась в такие моменты, - но если вы расскажете нам, что вас рассердило, возможно, мы поможем найти лекарство.

Чазар шокировал ее, оскалив свои розоватые зубы в усмешке.

- Вы действительно не знаете, миледи?

Джесри вздохнула. Она хотела быть уверенной, что ее голос останется ровным.

- Нет, Ваше Величество, я не знаю.

- Но я уверен, что вы знаете, что шторм повредил наши припасы.

- Конечно. Но я не понимаю, как эта неудача связана с разговорами об измене.

 - Лгунья! – Взвизгнула Халонья, снова став самой собой.

Пламя охватило посох Джесри, и, решив, что лучше выглядеть сердитой, чем испуганной, она позволила посоху загореться.

- Ваше Величество, я не могу передать вам, как меня тошнит от того, что эта гарпия налетает на меня с одним ложным обвинением за другим.

- Я представляю, - сказал Чазар. - Я сам устал от этого, потому что ты не раз убеждала меня, что она ошибалась. Но ты умеешь управлять духами ветра, а именно сильный шторм уничтожил припасы.

- Сильные ветры ведут себя самостоятельно даже в эпицентрах самых ужасных штормов, - сказала Джесри, изо всех сил стараясь казаться высокомерной. – Это все обвинения, которые могут быть предъявлены мне? Это и злоба Халоньи? Если так, то, может быть, все не так уж плохо.

Но Красный Дракон сказал:

- Нет, миледи. Собственно, это еще не все. Видите ли, как бы я ни сопротивлялся её наветам, я уже начал сомневаться в вас. Вы ... разочаровали меня в некоторых моментах. И когда я разделил эти сомнения, Владычица Дракона убедила меня отправить духа шпионить за вами. Если бы он сообщил мне, что вы ведете себя должным образом, на что я очень надеялся, это успокоило бы мой разум. А если он сообщил о чем-то еще, что ж… - Он пожал плечами.

Джесри прокляла себя за то, что