— В первую очередь я решил исследовать эти оссуарии, полностью сохранившиеся, — объяснил Елон. — Фрагментами других и прочими вашими находками мы займемся позднее.

Рэнд кивнул.

— Что вы выяснили? — спросил он.

Трейси показалась, что Жак Елон улыбается точь-в-точь как какой-нибудь чокнутый профессор из комедии. Она с трудом воспринимала его всерьез, но отец сейчас не смотрел в ее сторону. Поэтому взгляд, которым она хотела спросить: «Он точно не шутит?», остался без ответа.

Профессор Елон потеребил бородку и открыл папку с бумагами, которую принес с собой. Заглянув в нее, он заговорил с каким-то странным акцентом.

— Я исследовал камень и следы обызвествления под лупой. Визуальный анализ подтвердил, что обызвествление на поверхности полностью соответствует географическому ареалу и климатическим условиям гробницы, в которой вы обнаружили оссуарии.

Оторвавшись от страницы, он коротко взглянул на Рэнда и снова стал читать.

— Частицы почвы с днищ обоих оссуариев вкупе с пробами обызвествления с нескольких точек на поверхности были изучены с помощью электронного микроскопа. Почва — терра росса, красная глина, которая часто встречается в этом районе наряду с известняком. Это позволяет сделать вывод, что предметы найдены в Сильване, районе Иерусалима.

Трейси посмотрела на отца. В отличие от нее, он хорошо понимает все, что говорит профессор. Отец кивал, и она кивала тоже.

— В извести не содержится включений современного происхождения, — продолжал Елон. — Она глубоко въелась в камень. Не обнаружено никаких признаков применения современных инструментов и механизмов. Изотопный анализ дал картину, соответствующую археологическим находкам в известковых пластах Иерусалима и Иудеи в целом. Соотношение изотопов показывает, что этим предметам около двух тысяч лет.

Манера речи Елона напомнила Трейси ее стоматолога, который мог говорить не переставая, орудуя при этом инструментами у нее во рту и не проявляя ни малейшего сочувствия к ее страданиям.

— А надписи? — спросил Рэнд.

Елон кивнул, переворачивая страницу.

— Анализ надписей подтверждает их соответствие тому времени, когда происходило обызвествление. Надписи оригинальные, можно утверждать, что они не были сделаны позже.

— Превосходно, — сказал Рэнд.

— Думаю, вы должны быть довольны.

— Вы не провели палеографический анализ?

— Да, конечно, — и Елон перевернул страницу. — Надписи сделаны на арамейском, языке, на котором в этом регионе говорили во времена Второго Храма. Это был повсеместно распространенный язык, хотя местные жители знали и древнегреческий, и древнееврейский.

— А что там написано? — спросила Трейси.

Елон не взглянул в ее сторону, но ответил, положив руку на ближайший оссуарий.

— На этом оссуарии написано «Мириам, дочь Шимона». На этом, — он дотронулся до второго оссуария, — «Иосиф, сын Каиафы».

31 год от P. X.

Иерусалим, Зал тесаных камней

Каиафа ждал остальных членов Синедриона. Гомон толпы во дворах Храма здесь, в Зале тесаных камней, казался не громче шепота. Каиафа пришел сюда раньше других, чтобы хоть ненадолго остаться в одиночестве. Ему нужно было время. Он хотел собраться с мыслями и разобраться в том, что происходит.

Непонятно, когда все пошло не так, как он задумал. Каиафа всегда был непоколебим в своем желании стать праведным первосвященником и восстановить добродетель в народе Израилевом. Его никогда не покидала надежда дождаться пришествия Мессии, увидеть, как еврейский народ освободится от власти Рима и станет народом Божиим, как Хашем заповедал Моисею. Каиафа всегда, как и теперь, желал этого больше, чем чего-либо. Но на пути, который он избрал, его поджидало столько неожиданностей… Он далеко не всегда был уверен, какое решение праведное, особенно когда средства не соответствовали целям. Так, как сейчас.

Какое право имел первосвященник Израиля, Помазанник, бросить в темницу любимого в народе рабби, прославленного чудотворца? Как могло произойти, что еще два года назад он видел в этом человеке нового Моисея, который выведет народ из римского рабства, а теперь он согласен на все, лишь бы предотвратить волнения и чтобы его народ не был уничтожен римлянами? Может ли избавитель целого народа заслужить большую любовь и уважение? Сумеет ли кто-то повторить его деяния, о которых столько говорят, если Бог не стоит у него за спиной? Неужели Каиафа, препятствуя тому, чтобы учение этого человека распространялось все дальше и дальше, хочет остановить того, о чьем пришествии он молил Бога все эти годы?

Каиафа опустился на каменное сиденье. Наклонил голову, так что его недлинная борода коснулась груди. Он не может понять этого. Человек из Галилеи противопоставлял себя властителям Израиля и пресекал любые попытки обратить его проповеди против Рима, а не против старейшин. Похоже, у Галилеянина были совсем другие планы, чем у Каиафы. И чем у любого из пророков.

Каиафа услышал шаги. Конец покою. Он договорился встретиться здесь с Ионатаном и Александром. Они снова прикажут начальнику храмовой стражи задержать Иешуа сразу после Пасхи, прежде чем он опять удалится в сельскую местность.

Но в зал вошел не Ионатан и не Александр. Это был человек в простой одежде, а не в форме храмовой стражи, и у него были глаза зверя, загнанного в угол.

— Кто ты и что здесь делаешь? — надменно спросил Каиафа.

— Простите, господин, — ответил человек, и было видно, что им овладел страх. — Я вижу, вы священник.

— Кого ты ищешь?

— Я ищу кого-нибудь из Совета. Меня зовут Иуда.

Западный Иерусалим, Гиват-Рам

Рэнд открыл дверь, пропуская дочь вперед.

— Устала? — спросил он.

— Нет.

Рэнд был уверен, что Трейси говорит неправду, но, с другой стороны, обрадовался такому ответу. Они прошли вслед за профессором Елоном в другую комнату, такую же, как первая, но еще более темную.

Эксперты из Центра консервации и реставрации обработали свиток укрепляющим составом и, осторожно развернув, поместили его между двумя пластинами из специального стекла. Размером он был со стандартный лист бумаги, может быть чуть меньше. Хотя края обтрепались, в целом свиток действительно сохранился на удивление хорошо.

— Один лист? — спросил Рэнд.

— Да, — отозвался Елон. — Небольшой свиток. Ничего необычного.

«Достаточно необычно», — подумал Рэнд.

Он знал, что папирус в древнем мире был не очень-то дешев, чтобы использовать его для обычных писем или записей. Для этих целей предназначалась табула цевата, две деревянные пластины, на одну из которых наносили подкрашенный воск. Буквы в нем процарапывали металлическим стилом, а для повторного использования воск затирали или подплавляли. Пластины перевязывали ремешком или снабжали застежкой, чтобы их можно было закрывать, как книгу. Но листы папируса чаще всего склеивали друг с другом и сворачивали в свиток, похожий на рулон бумаги. Папирус стоил дорого, и его экономили, так что не было ничего необычного в желании уместить письмо на одном листе. Многие ученые считали, что именно это обстоятельство стало причиной краткости, с которой написаны Послание к Филимону, Второе и Третье Деяния Иоанна и Деяние Иуды из Нового Завета.