Иерусалим, Меа-Шеарим

— Что значит «это не выдумка»? — сказал Рэнд в трубку, сдерживаясь, чтобы не закричать.

Он стоял посреди захламленной гостиной в меблированной квартире, где они с Трейси жили последние несколько месяцев. Две спальни, ванная. Кухня размером с чулан. Но местоположение, к северу от Яффского шоссе, в квартале Меа-Шеарим, населенном ортодоксальными евреями, было трудно переоценить. Меа-Шеарим — буквально «сто ворот» — был основан в 1873 году иудеями-ортодоксами, и это было второе поселение, созданное за пределами городских стен Иерусалима, в котором изначально жили сто семей. И по сей день эта община строго придерживается ортодоксальных взглядов. На ее территории десятки крошечных синагог. Дороги, ведущие в квартал, во время Шаббата перегораживают, а на стенах домов висят плакаты с цитатами из Торы о том, что женщины должны одеваться подобающим образом.

Хотя Рэнд и Трейси поселились в довольно старом доме, вокруг было чисто и безопасно. Они обосновались в двух кварталах от Старого города, и до любого кафе или магазина можно было дойти пешком. Да и Музей Израиля — в каких-то полутора километрах.

Все эти месяцы после раскопок усыпальницы Каиафы прошли как в тумане, правда по большей части радужном. С тех пор как Рэнд уехал из Тель-Мареша, он не прикасался к алкоголю, да ему и не хотелось выпить, не считая того дня, когда пропала Трейси. Все исследования оссуария Каиафы и свитка Никодима, как он теперь его называл, указывали на одно и то же. Анализ на масс-спектрометре дал интервал времени, на пятьдесят лет перекрывающий предположительный период жизни Каиафы. Лингвисты сошлись на том, что надпись на оссуарии и текст на свитке абсолютно аутентичны. Некоторые даже провели повторное остеопатическое исследование фотографий скелета, которые по просьбе Рэнда первой изучила Надя Станишева. Они подтвердили ее предположения о возрасте и других характеристиках умершего, что свидетельствовало в пользу того, что Рэнд действительно нашел кости человека, две тысячи лет назад возглавлявшего судилище над Иисусом!

Рэнд написал две статьи и послал их в научные журналы по рекомендации Игаля Хавнера. До публикации оставалось еще несколько месяцев. Рэнд давал интервью газетам и телекомпаниям, но не всем без разбору. Шли недели, а его имя и фотография по-прежнему мелькали в журналах, газетах и телепередачах на английском языке — конечно же, в связи с обнаруженной усыпальницей Каиафы и найденным в ней письмом Никодима к Каиафе, первым документальным доказательством существования обеих легендарных личностей.

А потом — тишина. Так же быстро, как началось, все и закончилось. Ажиотаж вокруг его открытия иссяк. Журналисты, ученые, чиновники, коллеги перестали звонить.

Рэнд пришел в замешательство. Он анализировал все, что он где-либо сказал или написал, размышляя, удалось ли ему объяснить, насколько важное открытие он сделал. Но в своих научных статьях он как раз подчеркивал огромное значение находки оссуария и свитка: ведь если первосвященник, который не просто участвовал, но возглавил суд над Иисусом, уверовал в воскресение Христа, то нет никаких причин сомневаться в том, что все описанное в Новом Завете произошло на самом деле! Но на ученых, похоже, произвел впечатление лишь факт, что американский археолог обнаружил документальное свидетельство того, что Каиафа и Никодим реально существовали, а журналистов, по-видимому, интересовали лишь драматические подробности самого процесса археологических раскопок. Ни тех ни других совершенно не занимало то, что, по мнению Рэнда, являлось главным следствием обнаружения свитка и изучения его содержания.

Рэнд решил исправить дело и стал говорить ученым и репортерам газет о том, что он называл «истинной историей». Несколько раз пытался напечатать статьи в «Нью-Йорк таймс», лондонской «Таймс» и израильской «Гаарец». Контакты журналистов предоставил ему Игаль Хавнер. Сейчас, например, он говорил по телефону с неким Вэнди Барром из «Вашингтон пост».

— Воскресение Иисуса — не такая уж новость, — заявил Барр после того, как объяснил Рэнду, что не видит смысла рассказывать читателям что-то еще, кроме самой истории обнаружения гробницы.

— Не такая уж новость? — не без иронии переспросил Рэнд. — Для верующих — может быть. А как же миллиарды остальных людей?

— Я журналист, а не проповедник. Вам лучше позвонить Билли Грэхему.

Рэнд взялся за лоб. Это был тупик, и он понятия не имел, куда двигаться дальше. Судя по мертвой тишине на том конце линии, Барр уже все сказал. Рэнд попытался подойти к вопросу с другой стороны, когда в комнату вошла Трейси.

— Пап, мы можем поговорить? — спросила она.

— Не сейчас, Трейси. — Рэнд повернулся в ее сторону, чтобы она увидела прижатый к его уху мобильник.

— Ой, извини. Не знала, что ты говоришь по телефону.

— Вы меня слышите? — окликнул Рэнд журналиста.

— Да, но я уже собирался повесить трубку. Я очень занят. Извините, ничем не могу вам помочь.

— Послушайте, давайте посмотрим на это дело с другой стороны, — настаивал Рэнд. — Если бы нашлось письменное признание стрелка, который прятался за зеленым пригорком,[55]вы бы на это клюнули?

— Это большая разница.

— В чем же она?

Вэнди Барр шумно вздохнул.

— Убийство Джона Фицджеральда Кеннеди не имеет никакого отношения к религии и вере. Это простая и понятная история.

— Об этом я вам и толкую, — не сдавался Рэнд. — Обнаружение усыпальницы Каиафы и свитка Никодима превращает рассказы о воскресении Иисуса в исторический факт… простой и понятный, как вы только что сказали. Этот свиток меняет все. На самом деле он куда важнее, чем стрелок за зеленым пригорком, потому что имеет отношение ко всем людям на планете, ко всем без исключения, понимаете?

— Боюсь, что нет. Все равно это вопрос веры. У вас своя вера, у меня своя. Так есть, и так будет всегда, — ответил Барр.

— Поправьте меня, если я неправильно понял. Вы говорите, что, поскольку потрясающее открытие, которое я сделал, касается Иисуса, факты не имеют значения?

— Ну, думаю, для некоторых имеют, — нехотя согласился Барр.

— Но не для вас? — уточнил Рэнд.

— Как я уже сказал, я журналист, а не проповедник.

31 год от P. X.