Его шлем вдавился внутрь, с мясистым треском проламывая череп – излюбленный прием Джейкоба. Я приземлилась на пол, окруженная четырьмя бездыханными телами.

Эта сцена словно вернула меня на арену. Желудок сжался, и я быстро переключила свое внимание на лестницу.

Теперь я в порядке. Мы все в порядке. Мы расправились со всеми ними, не прибегая к излишней жестокости… так ведь?

Снаружи больше не доносилось ни голосов, ни шагов. Я взбежала по ступенькам, чтобы выглянуть в прохладный вечерний воздух.

Около фургона и автомобиля, припаркованных недалеко от нашей машины, никто не шевелится.

Я стремглав побежала обратно в коридор.

– Больше никого нет!

Но мы не знали, сколько людей могло находиться в пути. Вызвали ли эти последние четверо подкрепление перед тем, как спуститься?

Возможно, они и не знали, с кем сражались, но точно поняли, что дело дрянь.

Когда я добралась до комнаты, где Джейкоб и Андреас продолжали обрабатывать мужчину, то обнаружила, что Зиан тоже затащил туда своего пленника, и теперь удерживал его в углу в нескольких футах от первого.

Андреас нахмурился. У него на лбу выступили капельки пота, а глаза то вспыхивали, то тускнели.

– Черт возьми, – огрызнулся он и свирепо посмотрел на прижатого к стене человека. – Если ты меня не впустишь, нам просто придется тебя убить.

Он взглянул и на другого мужчину. Похоже, с ним тоже ничего не получалось.

– Это касается вас обоих.

– Вы в любом случае это сделаете. Я ничего не скажу, – ответил тот, которого держал Зиан, брызжа кровавой слюной.

Доминик подошел ко мне. Мы обменялись взглядами, ни один из нас не знал, как помочь.

– Я могу сделать твою смерть куда более болезненной, – предупредил Джейкоб и отвел руку в сторону. Человек, которого он прижал к стене, застонал от боли, и черты его лица исказились.

Андреас толкнул Джейка локтем.

– Это не помогает, – сказал он себе под нос. – Если их разум будет наполнен болью, я не смогу извлечь из него ничего полезного.

Джейкоб нахмурился, но ослабил давление.

Я обхватила себя руками. Грудь сдавило от беспокойства. Если мы не сможем получить от них никаких ответов, то куда нам двигаться дальше?

Джейкоб был прав: есть миллионы мест, где Энгель могла бы обустроить свой домик. Если она вообще это сделала.

Прижатый к стене мужчина задержал на мне пристальный взгляд, и на короткий миг его лицо немного смягчилось. Это выражение появилось и тут же исчезло, но на секунду мне показалось, что я увидел намек на… беспокойство?

Моей первой реакцией стала вспышка гнева. Кто он, черт возьми, такой, чтобы меня жалеть?

Но затем меня осенило.

Грубые слова, которые Зиан бросил в мой адрес меньше часа назад. Все эти насмешливые комментарии Джейкоба о моей «слезливой истории». Причина, по которой я была так популярна на арене все эти годы.

Я не похожа на того, кто может представлять угрозу. Я невысокая, худенькая девушка, которую, казалось бы, можно переломить пополам. Единственное, что меня выдавало, это когти, так что я втянула их обратно в кончики пальцев.

Меня бесило, что люди видели во мне слабую и хрупкую девушку… но, возможно, сейчас именно это нам и требовалось. Может быть, я могла бы использовать иллюзию уязвимости, чтобы отвлечь этого парня от той техники, которую он использовал, чтобы закрыть свой разум.

Вызвать сочувствие, чтобы расшевелить его эмоции и сбить концентрацию совершенно иным способом, нежели болью.

Несмотря на то, что это являлось моей собственной идеей, тело несколько секунд сопротивлялось, но в конце концов я заставила ноги сделать несколько шагов вперед. Когда я оказалась прямо перед двумя нашими пленниками, кожу начало покалывать от беспокойства. Но я готова была проверить, сработает ли на них этот прием.

– Что, черт возьми, ты делаешь? – огрызнулся Джейкоб, предоставляя мне идеальное начало.

Я опустила плечи и позволила своему голосу задрожать.

– Я просто пытаюсь помочь. Пожалуйста, не кричи на меня.

На лице Джейкоба появилось такое неподдельное удивление, что я бы рассмеялась, если бы не стремилась произвести совершенно противоположное впечатление. Я повернулась обратно к пленникам и провела руками по глазам, словно вытирая слезы.

Где-то внутри меня и правда таились слезы, жгучее горе и разочарование, которые с самого воссоединения с ребятами я испытывала больше раз, чем могла сосчитать. С тех пор, как я увидела смерть Гриффина и поняла, что я всех нас подвела.

Вместо того чтобы опять запереть эти чувства глубоко внутри себя, я усиленно заморгала, позволяя открыться каналу, который мог вывести их наружу. Глаза начало жечь.

Я не хотела рисковать, притворяясь. Чтобы все сработало, следовало обнажить перед ними всю мою уязвимость.

Поэтому, глядя в пол и делая вид, что я разговариваю со своими ребятами, а не устраиваю представление для наших заложников, я открыла рот и позволила всем своим мыслям выплеснуться наружу.

– Я каждый раз просто хочу помочь, но ты никогда мне не веришь. Ты сам сделал меня слабой и больной, но злишься, что моих сил недостаточно. Я стараюсь. Я так стараюсь все исправить и быть такой, какой ты хочешь, но моих попыток всегда мало.

К горлу подступил комок, но на этот раз мне не пришлось его сдерживать. По моим щекам покатились самые настоящие слезы. Я прерывисто вздохнула, продолжая вызывать жалость и игнорируя внутренние крики, призывающие меня сохранять достоинство.

Ребята молчали, но я не осмеливалась взглянуть ни на них, ни на наших пленников. Я не знала, испытывают ли они шок или подозрение, или и вовсе догадались, чего я пытаюсь этим добиться.

На секунду я зажмурила глаза, и из них снова потекли слезы.

– Ты хочешь, чтобы я тоже умерла. Я провела последние четыре года, не думая ни о чем, кроме как вернуться к вам и освободить. Но когда ты меня видишь, то думаешь только о том, через какую боль хочешь заставить меня пройти. О том, как ужасно, что я с вами, и какая же я обуза. Я не знаю, что мне еще сделать.

На последнем слове мой голос вдруг сорвался. Я не смогла удержаться и шмыгнула носом – но, возможно, это и к лучшему.

Я крепче обхватила себя руками, надеясь, что выгляжу такой же хрупкой, какой себя чувствую в этот момент, когда все мои эмоции оказались доведены до предела.

– Вы все сколько угодно можете меня ненавидеть, но знаете что? Вы не можете ненавидеть меня больше, чем ненавижу себя сама. За ошибки, которые я совершила, и беды, которые не смогла предотвратить…