Свою жизнь ненавидел.

После третьей, самой удачной выставки вернулся домой и пытался повеситься. Пятнадцать минут лихорадочно завязывал ремень на люстре, а потом на дверной ручке. Люстра сорвалась, ручка оказалась разболтана. Он швырнул ремень в стену, открыл окно и кричал.

У него не было друзей, приятелей, даже знакомых. Он не здоровался с соседями. Давно перестал навещать родителей. Рисовал, ел и спал. Осознавал, что могло быть и хуже.

Круг заказчиков расширялся. Он не пускал их в квартиру. Выставлял холст за дверь и торговался на лестничной клетке. Что делать с деньгами, не знал.

По воскресеньям не работал. Покупал бутылку водки и брал приготовленную заранее толстую стопку газет. Напивался лежа, читая о вещах, которые были ему безразличны. Через несколько дней после того, как купил светлую двухкомнатную квартиру в центре Конина, умерла мать. На похоронах он не сказал отцу ни слова. Теперь напивался каждый вечер – иначе не мог уснуть.

По-прежнему не встречался с женщинами. Периодически спал с продавщицей из «Деликатесов», которая была старше, иногда пользовался услугами девушек из эскорт-агентства «Эрос». Взглянув как-то на свое отражение в зеркале, понял, что сильно постарел. Редкие седеющие волосы отросли почти до плеч. Кожа на лице обвисла.

После смерти отца второй раз пытался покончить с собой. Пустил газ и лег в кровать. Проснулся оттого, что кто-то колотил в дверь. Соседи.

Ему опостылела захламленная квартира и опостылел Конин, напоминавший о прожитых годах. Он купил трехкомнатную квартиру в Коло – родном городе отца, расположенном в двадцати пяти километрах. Забрал с собой только самое необходимое, все остальное оставил в прошлом.

Бросил пить и похудел на двенадцать килограммов. Стал сдавать кровь, ежедневно готовил. Каждое утро ходил в магазин за хлебом и раз в три недели в парикмахерскую. Жизнь обрела ритм. Тогда он познакомился с Эмилией. Она жила в том же доме и имела такой вид, словно жизнь с детства ее терзала. Руки и шею покрывали шрамы от ожогов. Энергичная, всегда хорошо одетая. Иногда видел, как она улыбается. В коротких беседах у мусорного бака рассказывала о сыне-банкире.

Когда он пригласил ее на ужин, она согласилась без колебаний.

– Да, с радостью, – ответила и взбежала по лестнице, будто ей было лет пятнадцать, а не все пятьдесят.

* * *

Эмилия пошла с Анатолем на ужин, а после ужина пошла с Анатолем в постель. Было не слишком бурно и не слишком неловко. Анатоль вел себя так, будто это самая обыкновенная вещь на свете, и в какой-то момент, уже после всего, Эмилия подумала, что, возможно, это и правда самая обыкновенная вещь на свете.

У него была мощная грудь и мягкий волосатый живот. Запах такой, какой должен быть. Лоб и шея блестели от пота.

Она мысленно благодарила его за то, что он не спрашивал, хорошо ли ей, можно что-то сделать или нет, за то, что ничего не предлагал, ничего не подсказывал, – а просто был мужчиной. Когда, завернувшись в одеяло и чуть-чуть в него, она тихонько заплакала, он не произнес ни слова, а лишь покрепче прижал к себе и уперся подбородком в ее макушку. Она думала о Викторе, о том, как в тот вечер танцевала с ним в квартире двумя этажами выше, а он повторял это свое «не верю», и вдруг ей стало нехорошо оттого, что, лежа с этим милым мужчиной, она думает о другом, – тем не менее через несколько минут она перестала плакать и думать тоже перестала.

Среди ночи проснулась. Свет фонаря мягко разливался по стене напротив окна. Анатоль обнимал ее волосатой рукой, его ритмичное носовое дыхание заполняло тишину.

Эмилия закрыла глаза и вновь провалилась в тепло.

* * *

Она переехала к Анатолю довольно скоро. Не могла сказать, когда именно это произошло. Вещи поочередно перемещались из одной квартиры в другую, и наступил момент, когда в первой почти ничего не осталось.

Время летело все быстрее. Недели начинались и сразу заканчивались, уступая место следующим. Она стала ходить к косметологу и покрасила волосы в цвет «ледяной моккачино». Результаты медицинских обследований капельку улучшились, а блуждающая боль изнуряла организм реже, чем когда-либо.

Анатоль постоянно рисовал. В субботние и воскресные дни устраивал себе выходные. Тогда они ездили в кино в Конин, гуляли по окрестным лесам, читали книги или навещали Хелену, которой требовалось все больше времени, чтобы узнать их при встрече.

Анатоль любил и умел готовить. Ел два раза в день, зато много. Каждое воскресенье обязательно делал бараний окорок по-провансальски. Эмилия замечала в зеркале лишние килограммы, откладывавшиеся на бедрах и ляжках. Она больше не боялась своего отражения.

Созванивалась с Себастьяном примерно раз в неделю, беседовали обычно ни о чем. Он уклонялся от вопросов про институт, жаловался на работу. Иногда говорил невнятно.

Однажды ночью он разбудил ее. Стоя в темноте рядом с кроватью, дергал за руку.

– Мама.

– Мхмм.

– Мама, проснись.

Она медленно открыла глаза. Причмокнула и оторвала голову от подушки.

– Себастьян? Что ты делаешь у Анатоля?

– Тише, а то разбудишь его.

Села на край кровати. Ждала, пока темнота рассеется настолько, чтобы его рассмотреть.

– Почему ты не в Познани?

– Пришлось приехать.

– Подожди, зажгу ночник. Надо надеть ха…

– Нет, не зажигай.

Она оторопела. Слушала свистящее дыхание Анатоля.

– Почему не зажигать? – спросила наконец.

Теперь заколебался Себастьян. Из темноты донесся его тихий вздох.

– Со мной кое-что случилось, – ответил он не сразу, тихо.

– О Боже. Что?

– Что-то с губами.

– С губами? Подойди, покажи. Может, ничего серьезного.

– Я боюсь.

– Ну давай я посмотрю.

Услышала, как он шаркает ногами. Воздух пришел в движение. Все еще было темно.

– Дай руку, – сказал он.

Протянула руку в темноту. Себастьян осторожно взял ее и приложил к своему лицу. Провел по щеке ко рту. Послышался шелест, а под пальцами она ощутила что-то вроде бумаги. Кусочков старой, измятой бумаги.

– Оно растет у меня во рту, мама, – сказал Себастьян.

Она резко отдернула руку, ударила по выключателю ночника, и свет отразился в том, что осталось от лица сына.

– Эмилия! Эмилия!

Заспанный Анатоль тряс ее, повторяя имя. Она села на кровати. Утро прорывалось в спальню через щели в жалюзи.

– Где он? – спросила.

– Кто?

– Нет… нет, уже все.

– Иди ко мне… – Анатоль притянул ее обратно в постель и уткнулся головой в ее волосы. – Еще часок… поспим.