Но с каждым представлением Адхи все больше ощущал, как он далек от непринужденной работы кудесников. Если Ледор и Аобран с удовольствием показывали фокусы, то и ему, и Чигусе делалось неприятно от небрежного внимания надменных зрителей.

– Мне кажется, они все смотрят на мои уши, – сетовала подруга, натягивая тюрбан едва не до бровей.

– На нас же морок Офелисы, – напоминал Адхи. От него-то местные разбежались бы в разные стороны, обзывая монстром.

– Все равно. Мне кажется, они что-то чувствуют, – мотала Чигуса головой. Коса ее все еще не отросла, но волосы уже не торчали жесткой опаленной щеткой.

– Да, понимаю, – вздыхал Адхи, стараясь не выделяться и лишний раз не разговаривать с незнакомцами. Да не всегда получалось.

В одной деревне, где они показывали представление, к нему пристала группка задиристых ребят. Требовали показать свою силу, покувыркаться для них, а еще лучше – понелепее упасть.

– Еще чего не хватало! – ответил Адхи, вскипая от недовольства. Дальше он плохо помнил бессмысленный спор с обменом колкостями, но один из обидчиков полез в драку. Адхи тут же ответил и с силой толкнул мальчишку, забывая, что имеет дело не с орком. Задира проломил спиной плетень и улетел далеко во двор, кажется, приложившись о стену избы и растянувшись в луже со свиньями.

– Убивцы поганые! Гнать их! Гнать! – запричитала выбежавшая из жилища мать гадкого паренька.

Тогда-то кудесникам пришлось спешно сворачивать повозки и под неодобрительный ропот крестьян убираться прочь из деревни. В каждом взгляде сквозила глухая ненависть к незнакомцам, каждый раздумывал, не бросить ли вслед гнилой овощ или камень, но воплотить угрозы в жизнь так никто и не решился.

Зато в повозке Адхи задали нехилую трепку. Ледор буквально втянул внутрь за длинное ухо, а Аобран прошипел:

– Ты что творишь? Хочешь, чтобы морок слетел и нас вычислили? Учти: тогда тебя придется в клетке возить, как монстра Хаоса. И показывать как диковинку, а не как актера.

Адхи никогда еще не видел друга таким угрожающим, даже отчужденным.

– Мне эти ваши представления!.. Вот где! – воскликнул он, показывая на горло и едва не плача от обиды. Но воину не полагалось хныкать. Он терпел, все еще веря, что так они найдут путь к придворному инженеру, к проклятому Марквину Сенту. Но воины сражаются, а он последнее время следовал по пути шута, хотя кудесники доказывали, будто их путь – это погружение в тайны мира. Но на представлениях все послушно кривлялись на потеху толпе.

– Да? И что же ты предлагаешь? – проскрежетал сквозь зубы разъяренный Аобран.

– Ничего! – обиженно выпалил Адхи и больше не разговаривал с наставниками вплоть до ужина, разве что перекидывался рутинными фразами о том, где лучше развести костер и как поставить повозку.

Да и ужином ли называлась та скудная трапеза, которую они делили в последнее время? Им недоставало припасов, об их экономном использовании заботилась Офелиса, но и ей не хватало изобретательности, чтобы путешественники всегда ложились спать сытыми. Никто не жаловался, но голод провоцировал размолвки и общее недовольство.

Адхи твердил себе, что спутники отправились с ним в другой мир, хотя легко могли бы отказаться от своей неличной мести Марквину, который порочил и без того не слишком почетное звание скоморохов-кудесников. И все-таки они помогли и не отступили, ни разу не предали. Приходилось утешать себя этой мыслью, забывая о жестоких словах встревоженного и напуганного Аобрана в деревне. Тем более Офелиса в тот же день осадила товарищей:

– Остыли оба быстро! И отошли от Адхи. И не смейте при мне больше даже заикаться про клетки.

– Клетка не клетка… Клетка-конфетка… Была бы клетка, держали бы кур, – только пробормотал Ледор в ответ.

– И не голодали бы сейчас, – невольно кивнул Адхи.

– Ты меня извини, но многие леса здесь, оказывается, принадлежат хозяевам. То одному, то другому барину. Если узнают, что мы подбили оленя или еще какую дичь, могут и вне закона объявить, – объясняла Офелиса, сочувственно гладя по плечу.

Чем больше юный орк узнавал этот мир, тем меньше ему нравился порядок людской жизни. Все-то они усложняли, все-то находили причины придраться, везде-то ставили заборы и чертили границы. Да еще над головой частенько пролетали дирижабли – эти постылые изобретения Марквина Сента. Разве что тень больше не оживала, подчиненная и послушная, но от урчания в голодном животе это не спасало.

В душе тоже начинала прорастать какая-то гадкая голодная пустота. Череда бессмысленных действий, не ведущих ни к новым потрясениям, ни к успехам, порождала гниль отчаяния. Возможно, именно этого добивался их враг, не насылая новых чудищ, но позволяя сплоченной компании рассориться и возненавидеть друг друга.

Он словно бы шептал незримой тенью: «Смотри, ты другой. Вот им как весело во время представлений, им наплевать, что чувствуешь ты, сын воинов».

Адхи отмахивался сколько мог. Он даже выдержал представление в одном не слишком крупном городе, впервые увидев наяву «каменные юрты» в три этажа. Больше всего поразило количество зрителей, но, к великому сожалению, среди целой толпы не нашлось ни одного «полезного» человека, который бы довел до придворного инженера.

Конечно, кибитки упрямо двигались сквозь жар лета и нависшей тени войны к столице Сваитана, но не ощущалось приближения к чему-то значимому. Мир белых линий исчез и больше не появлялся, как и Вермело во снах. Мучило сознание, что где-то, возможно, терзают Даду, а Хорг копит злобу и становится все опаснее, все меньше остается в нем от веселого мальчишки, друга детства. И никто не мог помочь ни ему, ни Адхи, потому что Белый Дракон молча сидел в пекарне напротив антикварной лавки Змея Хаоса.

Лишь одинокие странники шли в неизвестность. Лето уже перевалилось через свой зенит, обещая скорое приближение осени, поры раскисших дорог, холодов и дождей. Путь замедлялся и растягивался.

«Это не мое призвание, не моя работа. Я не на месте. Я в ловушке!» – думал Адхи после неудачного представления в деревне с хулиганами.

– Спи уже, что ворочаешься, – недовольно пробормотал Аобран, когда Адхи ткнул его ногой в попытках устроиться. И от этого сухого недовольства сделалось еще больнее.

«Белый Дракон! Да, я ною, просто ною, но я устал! И ты все молчишь! А мне что делать? Мы занимаемся не тем! Я это чувствую. Мы так никогда не попадем к царю, а Дада, возможно, уже стал учеником Марквина», – смахивая непрошеные слезы жгучей досады, вопрошал пустоту Адхи.

За суетой представлений и забот пути он не находил в себе сил достаточно сконцентрироваться для разговора с наставником. Призрачный город на «дурной луне» больше не появлялся. Но в эту ночь спокойный голос удержал на краю неверия и разочарования:

«Извини, что долго не появлялся. Кое-что выяснял. Пока Марквин шпионил за мной, я успел понаблюдать и за ним. Как я и опасался: король соседней страны стал марионеткой Рыжеусого. Я чувствую это в переплетениях белых и черных линий».