– А… – Кит моментально пришел в себя, но слова у него закончились.

– А существует вещь, которой ты не умеешь? – спросил Дух.

– Я так и не научился сносно стрелять, – признался Денис. – Но ты не паникуй. Все возможное мы сделаем.

– Мне поаплодировать? – спросил Ворон, когда после очередного мирного перехода объявил кратковременный привал и они наконец смогли переброситься парой слов наедине. – Мне казалось, ты не стремишься к всеобщей славе.

– Я и не стремлюсь. Просто если бы я не переключил внимание на себя…

– Кто-нибудь снова гробанулся.

– Вот именно!

– Ты читал про искупительные жертвы? – спросил Ворон.

Денис поморщился.

– В языческих верованиях такой подход применялся постоянно, в иудаизме в том числе, в христианстве позже стал заменяться молитвой или принесениями даров церковникам, но принцип всегда оставался неизменным: отдать часть за возможность куда-нибудь пройти или что-нибудь сделать или иметь успех в каких-либо начинаниях. По мере важности цели доходило и до человеческих жертв.

– Вы чего там шушукаетесь о всякой жути? – Шрам подсел ближе.

– А о чем еще шушукаться в Зоне? – вопросом на вопрос ответил Ворон.

– Все эти жертвы от бескультурья и маловерия. И вообще древность.

– Да ну? – Ворон приподнял бровь.

– Христианская вера изживает всякую гадость, – убежденно заявил Шрам.

Ворон хмыкнул.

– Вообще-то именно у вполне себе христианствующих европейцев существовало понятие строительных жертв. В конце аж девятнадцатого века об этом писал некто Сартори, и объяснение его оказывалось очень близко к богословским течениям. – Он прищурился, вспоминая. – Основание города, постройка дома, моста, плотины и другого большого сооружения освящается через смерть человека, причем большей частью жертва каким-нибудь способом прикрепляется к фундаменту постройки. В смерти невинного человека при основании здания богословы видели аналогию Божьему сыну, послужившему краеугольным камнем всего мироздания.

– Ну тебя к черту, – выругался Шрам и отсел подальше.

– Невежество и незнание истории когда-нибудь погубят эту цивилизацию, – вздохнул Ворон.

– Я в курсе насчет творящегося в мародерских бандах, – заметил Денис, возвращая разговор в прежнее русло.

Как правило, те не брали пленников, но если такое происходило, то, от души поизмывавшись, отводили либо в метро, либо заталкивали в какой-нибудь дом, а то и просто кидали в аномалию, полагая, что это привлечет удачу и отвлечет охочую до крови Зону от них самих.

– Они, разумеются, последние уроды, но самое неприятное в том, что даже научники не могут определиться, Зона – это «что» или «кто». И принцип искупительной жертвы действительно работает слишком часто. Невозможно спасти всех, можно только попробовать сохранить и не позволить гробануться себе, поскольку там, где можешь пройти ты, не пройдет больше никто.

– Но…

– А ты сегодня сглупил, показав свое отличие от всех прочих. Неуязвимость – не то же самое, что чтение мыслей. Последнее воспринимается фокусом, и не больше, а вот первое порождает зависть, а через нее и ненависть. Боюсь, они теперь будут воспринимать нас не частью человеческой расы, а чем-то средним между тварями и людьми или даже пособниками Зоны. А это очень опасно, Дэн, и нам с тобой еще аукнется.

– Десять человек. – Денис вздохнул. Он не чувствовал себя неправым, но и спорить не собирался. – Раньше ты не брал с собой больше шести. Рассчитывал на искупительные жертвы? – Он невесело усмехнулся.

Ворон некоторое время молчал, обдумывая что-то свое.

– Ты сильно ужаснешься, если я отвечу утвердительно? – наконец спросил он. – Каждый раз, когда мы водили группу, мы теряли. Зона, конечно, то еще испытание. Какой-нибудь деревенский дурачок – вроде Дмитриева-младшего – без понимания о том, что здесь творится, пройдет и не заметит. А казалось бы, умный, образованный и адекватный человек гробанется, причем на ровном месте, или закатит истерику. Ты думаешь, тот парень сам собой споткнулся? Или Зона в критический момент подножку поставила?

– Я не знаю, – честно ответил Денис.

– Так вот и я: не знаю. Но когда Шувалов озвучил, сколько человек направится в Периметр, спорить не стал. То, что зависит от меня, я сделаю, но я не ангел-хранитель и не божество и тебе не советую строить из себя незнамо кого.

У мусорных баков копошились гиены, на людей они, казалось, не обращали внимания, но время от времени одна из тварей поднимала голову, прижимала круглые уши и застывала с высунутым языком, пробуя на вкус воздух.

– Всего четыре, – заметил Шрам.

– Поправка, – ответил Ворон. – Мы видим только четырех.

Гиены, как и породившие их дворняги, сбивались в стаи – это знали большинство людей, идущих в Зону. А вот о примерной численности этих стай не догадывался никто.

Придворовая дорога – прямая как стрела и еще недавно кажущаяся безопасной – вела именно мимо баков. Можно было выбрать другую: проходящую мимо детских площадок и школ. Ворон, однако, сомневался. Все снова выходило так, словно их заманивали в ловушку. Или нет? Ему могло лишь казаться, будто он видит последовательность в совершенно не зависящих друг от друга ситуациях и обстоятельствах.

На приписывании Зоне человеческой логики и человеческого же коварства погорели слишком много сталкеров, а еще больше – свихнулись. Входить в их число не хотелось от слова «совсем». Как для христианского мира, несколько веков назад основополагающим вопросом являлся: сколько ангелов умещается на конце иглы? Так для ученых в нынешнем столетии – имеется ли у Зоны что-то, сравнимое с интеллектом, или нет? Ответа не существовало.

Ворон в ангелов не верил, а если бы предположил их существование, то сравнивать духовное и материальное не стал бы. Это такая же бессмыслица, что и красивое с твердым. С Зоной все обстояло много и много сложнее, и, в конце концов, если не в состоянии постичь чью-то логику, какая тебе разница, имеется она вообще или нет?

– Двигаемся к… – Он чуть запнулся. – Кажется, этот пруд называется Розановским.

– Рузаев пруд, – поправил Пух.

– Ну, возможно, тебе виднее. – Ворон улыбнулся и свернул.

– Нам по крайней мере именно в эту сторону, – произнес Денис тихо.

– А конкретнее?

Денис покачал головой.

– Я никогда здесь не бывал, так что могу, как компас, лишь указывать направление, – ответил он. – Это ты у нас знаешь Москву.

– Я? – Ворон мастерски изобразил недоумение. – Я был бы как слепой кутенок, если бы нелегкая занесла нас, например, на ВДНХ или в Кузьминки. Про Марьино и говорить нечего. Но мы ведь с тобой именно по Юго-Западу работаем. Не дрейфь, прорвемся.