– Он говорит, что тогда Ваял. Что это сделали за его спиной.

– Да, меня он тоже в этом убеждал. Якобы он Ваял частным образом, и потому его нет в реестрах заказов. Ты ему веришь?

Лужный качает головой.

– Он не похож на лжеца.

– Факт. До сих пор я тоже бы его не подозревал… Но в таком состоянии постоянной глиоинтуиции, как мы тут только что видели, когда вспышка далекой звезды меняет твою жизнь… Остается ли он вообще человеком, ксенотиком? Или это скорее ходячее гадание? Под жестким Стражем, на глиевых костях?

Лужный не отвечает, так что вопрос Фредерика остается риторическим.

Квинсианец опускается на колени перед трупом лорда Амиэля.

17. Против бесконечности

Что может сделать человек против бесконечности? Что может сделать ксенотик? Ненадежное гадание ведет фрая Фредерика Агерре крутым путем через галактику.

Сад Агерре тем временем восстановлен до своего полного облика, пополнены запасы биомасс и зародышей QTRP и ДНК.

Фредерик Ваяет вдоль Вектора, но значительно медленнее, чем ожидал Петрч, поскольку вкладывает в SpaceSculptor всего четверть своей октоморфической энергии, что позволяет ему входить в Иллюзион и поддерживать контакт с миром. Хотя даже на 25 процентах максокта это нелегко, он перемещается по своим апартаментам в Башне и Замке, будто призрак духа, мрачный зомби; часто посреди разговора с каким-нибудь чиновником или инструктажа работников ОНХ ощущает такую усталость и безразличие к затрагиваемым темам, что без помощи мнемонических приложений полностью неспособен воспроизвести представленные ему аргументы.

Например, говорит Альфонс Кир, главный биржевой аналитик Ордена:

– …из ценных бумаг на недвижимость, землю, редкие элементы. Если обязательно в акции, то только монопольных фирм в отраслях первой необходимости или в фондах активной дислокации. Все начнется даже раньше, еще до распространения технологии, до того, как заработают на сверхсветовых компьютерах первые маклерские ИИ, поскольку другие инвесторы очень быстро придут к тем же выводам, что и я, и предпримут те же самые шаги. Собственно, их математики высказывают идентичные предупреждения: рынок под властью программ, работающих с бесконечной скоростью, не поддается никакому анализу, ноль смысла, никаких причинно-следственных связей – во всяком случае, ничего, видимого для нас или программ на досветовых компьютерах. Далеко идущих ограничений в биржевых операциях не избежать. Вероятно, все биржи, в том числе товарные, валютные и human resources, уйдут с постоянных котировок. К тому же SR уже сейчас предвещает жесткий штурм, исходя из их глиогаданий. Уже одно это расшатало бы мировую экономику. А ОНХ не укоренился глубоко, мы вкладывались в мощные инвестиции, но с коротким горизонтом. Петрч уже много лет имел влияние на нашу стратегию – помните, фрай, те долгие дискуссии после выборов? Вы выиграли, но он получил серьезную поддержку; возможно, лет через пятнадцать Ordo по сути реализовал бы нынешнюю программу Societas Rosa…

– Что, что ты говоришь? – Агерре пытается сосредоточиться на словах аналитика. Он что, приписал мне подражание Ивану?

Через сорок часов Фредерик, естественно, даже еще не в середине того отрезка Вектора Ферза, преодоления которого мог бы ожидать Петрч.

Агерре, однако, рассуждает следующим образом: гадание – не жесткий алгоритм, скорее набор итеративных приближений; если место встречи с Иваном вообще существует, то путь к нему, количество гаданий, методы, время – не имеют значения. Естественно, под этим кроется принятое на веру допущение, что Фредерик уже подсознательно знает координаты рандеву, во всяком случае, знает достаточно, чтобы сделать соответствующие выводы.

Но если предположение ошибочно… Бросок костей против бесконечности, вот что это такое.

Лужный присылает ему сто килобайт своих стихов. Агерре защищается от них как от меметической заразы, несколько мгновений чтения вновь ввергают его в полулетаргическое состояние. Мир старика Виталия крайне фаталистичен – но разве он может быть другим? Не так ли смотрит на мир и Иван? Не стоило столь часто прибегать к помощи таро, в конце концов можно выродиться в точно такого же раба подсознания. Тем временем – нужно гадать. Вектор – и окрестные звезды. Гигант, гигант, тройная система, четверная, коричневый карлик…

Они с Карлой разминулись где-то на середине этого утомительного путешествия через край забвения, двигаясь в противоположные стороны. Карла, со свежепоставленным Стражем, открывает для себя мир неведомых симметрий, пассивных радостей, состояний холодного спокойствия, программируемой уверенности в себе. Лазурная синь, блестящий лак, издающий низкий визг, если провести по нему влажным пальцем, – так раскрасил Страж ее мир. Со временем, годы спустя, она будет слышать этот звук непрерывно, в каждом шуме, каждой тишине, будто увертюру к безумию. Но этого ей Агерре сейчас не говорит, сейчас она пытается радоваться, что вырвалась из своей Спирали, что снова может думать о завтрашнем дне и примитивных удовольствиях настоящего. Впрочем, до безумия дело никогда не доходит, Страж этого не допустит.

Они движутся в разных направлениях, поскольку Фредерик после семидесяти часов Ваяния спустя рукава, мрачных пророчеств о судьбе Ордена, приводящих в уныние докладов экспертов и двадцати килобайтов стихов Лужного уже явно чувствует, как его покидает всяческая сила воли, вытекая вместе с липким фиолетом через расширенные поры, и Агерре переходит в задумчиво-созерцательный режим, почти тоскуя о настоящей летаргии стопроцентного Ваяния, полном отсечении от реальности… У всех у нас есть свои Спирали, автострады неизбежных трансформаций, и при съездах на них не стоят никакие предупреждающие знаки.

– Я ведь богата, – говорит Карла во время ужина в главной столовой гасиенды, на совместном закате солнц Лазури. – У меня все-таки осталось почти два гига после Габриэля, в долях и оборотном капитале, – повторяет она, и Фредерик уже точно не уверен, к кому она обращается – к нему? Хотя после ухода прислуги в большом просторном помещении нет никого, кроме них двоих. (И даже это – смотря по каким онтологиям считать.) Но, возможно, она говорит сама с собой.

Агерре совершает над собой усилие и отвечает ей.

– Из этих долей тебе лучше выйти. До тебя еще не дошли слухи? Все предсказывают крах на биржах, а если так, то он неизбежно случится.

– Вот как? У тебя есть какие-то конкретные данные? Можно было бы сыграть на коротких продажах…

Они собирались поговорить о Сардинии, он хотел напомнить ей об их первых ночах – а теперь рассказывает о секретах экономики, повторяет аналитику Кира. Пламя расставленных на столе из черного дерева свечей дрожит, слегка напуганное быстро наступающей темнотой. Стол длинный, они сидят за противоположными его концами. У Фредерика, который не убирает рук с Больших Арканов, возникают ассоциации со всем подряд,