— Да, — заявил нам врач, — рука у него сильно изуродована, и в наших условиях он долго будет болеть. Ему теперь нужен покой и тщательный уход. А лучше было бы его отправить за линию фронта.

— Ну, что будем делать с больным? — спросил я Агапоненко. — В лагере, где все время гомонят партизаны, ему покоя не будет.

— Ты прав, Володя, тем более комбриг меня предупредил, что намечается еще одна большая операция и из лагеря почти все партизаны уйдут на это задание. Потом мы опять вернемся на свое болото, в наш шалаш, а потому сделаем так: Сашу Голикова, тебя и еще кого-нибудь из девушек отвезем в густые заросли кустарника нашего болота и сделаем там шалаш. Временами кто-нибудь из разведчиков будет подвозить вам продукты и узнавать, как идет выздоровление. Никто, кроме этого разведчика, ваше месторасположение знать не будет.

— А почему с Голиковым должен быть я, а не наш фельдшер?

— Калиновский нужен комбригу для выполнения задания. А ты, как друг Голикова, да и как человек, кое-что смыслящий в медицине, будешь находиться с раненым.

— Ну ладно. Что же теперь делать, — не особенно-то охотно согласился я, так как хорошо понимал, что в медицине я такой же профан, как и многие другие партизаны, но в то же время понимал, что своему другу нужно помогать в случившейся с ним беде.

Не успели мы еще с Агапоненко закончить свой разговор о Голикове, как неожиданно появился в лагере Короткевич Егор, который подошел к нам и, обращаясь к командиру отряда, сказал:

— Товарищ командир, сейчас во Взносном я встретил одну знакомую старушку, которая поздравила меня с праздником, — и, улыбнувшись, Егор неожиданно замялся в нерешительности.

— С каким это праздником? — строго спросил Агапоненко.

— Так сегодня же Пасха, товарищ командир.

— То-то я вижу, ты на парах подошел ко мне. Ну и что же?

— Так вот, она сказала мне, что наш поп, который служит в церковке в Монастыре, просил нас подъехать на двух подводах к нему.

— Зачем это? — насторожился Агапоненко.

— Да там они собрали партизанам пасхальные подарки.

— Ах вон оно что. Так поезжайте, мы тоже разговеемся, — с улыбкой проговорил Агапоненко.

Егор, получив разрешение, быстрым шагом ушел от нас, а Николай рассказал мне такую историю:

— Еще зимой наши разведчики, когда шло богослужение, зашли в эту церковь. Они решили послушать, что же там проповедует этот поп своим верующим в приходе. Каково же было их удивление, когда поп в своей проповеди возвышал «наше воинство», которое ведет тяжелую войну против извергов и супостатов, против варваров, которые заполонили всю нашу страну. Он просил всех верующих молиться за победу над ними. Когда кончилось богослужение и все верующие покинули церковь, наши разведчики подошли к нему и спросили:

— Батюшка! А кого вы называете «нашим воинством» и кого считаете «варварами и супостатами»?

— А вы что, дорогие мои, не поняли, кого я имею в виду? Я ведь тоже белорус и страшно ненавижу этих фашистов, которые своими грязными сапогами топчут нашу святую землю. Вот они и есть супостаты и варвары. Как я понимаю, вы неспроста зашли сюда?

— Да. Хотели послушать ваше богослужение.

— Это хорошо, что вы слушали меня. А теперь я вас хочу попросить вот о чем. Я совсем не в курсе событий на фронтах войны. Вот если бы вы мне в этом помогли и прислали какую-нибудь листовку о том, что делается сейчас на фронте.

— Хорошо, мы это сделаем.

И разведчики стали регулярно снабжать батюшку переписанными на бумаге сводками от Совинформбюро. Теперь он каждый раз после своих проповедей читал всем прихожанам последние сводки с фронтов Великой Отечественной войны. Количество верующих в церкви резко увеличилось. О попе в округе шли самые лестные слухи. А накануне Пасхи он всех верующих призывал собрать пасхальные подарки для воинов, которые день и ночь ведут борьбу с варварами.

В результате проповеди батюшки в нашем лагере появились две подводы, нагруженные доверху творожными пасхами, крашеными яйцами, куличами и другими подарками, которые привезли Егор и Алексей Короткевичи из церкви. Хотя и были мы все неверующими, но тем не менее с большим удовольствием употребили все эти вкусные пасхальные подарки. И благодарили нашего батюшку.

За этим застольем незаметно наступил вечер. Я решил навестить раненого Голикова и заглянул в шалаш.

— Саша, ты не спишь?

— Совсем не могу уснуть. Рука так сильно болит, да и температура у меня поднялась, — со стоном ответил мне Голиков.

— Терпи, Саша, теперь после операции твое состояние должно пойти на улучшение, но рука будет болеть еще долго. Я это хорошо знаю, так как сам испытал, когда был дважды ранен в ногу.

— Да я и так уж терплю.

Распрощавшись с ним и пожелав спокойной ночи, я пошел к своему шалашу, оставив их вдвоем с фельдшером.

Утром следующего дня, положив на повозку сухого сена и ватное одеяло, мы уложили Голикова и с Егором Короткевичем и Ниной Родионовой, недавно пришедшей к нам, двинулись на болото. Егор, как местный житель, выбрал самое глухое место среди зарослей кустарника. Там мы и устроили свой «госпиталь». Мы с Егором соорудили что-то вроде шалаша, в который с правого края уложили Голикова. А в это время Нина развернула свое поварское хозяйство. Недалеко от шалаша оказался родник, где мы брали питьевую воду. Когда мы закончили строительство и благоустройство шалаша, Нина уже успела приготовить на костре партизанский обед, вполне съедобный суп. Отобедав вместе с нами, Егор стал прощаться и пообещал прийти к нам дня через два и принести продуктов питания.

Началась наша болотная жизнь с тяжелораненым товарищем. Сколько времени нам придется здесь быть, мы точно не знали. Оружия у нас при себе никакого не было. Мой пулемет был оставлен в отряде, и что могло бы произойти с нами, если бы вдруг гитлеровцы захотели прочесать это болото во время новой какой-либо карательной экспедиции, предсказать было трудно. Но делать нечего, надо было лечить своего товарища. Я заглянул в шалаш. Голиков после этой утомительной поездки из лагеря на болото спал тревожным сном. Временами он тихо стонал во сне.

Пока мы везли Голикова на болото, я полностью был занят им, пытаясь облегчить его страдания при движении по неровностям дороги. Когда повозку безбожно качало из стороны в сторону и Голиков стонал, я почти не замечал идущую рядом со мной незнакомую девушку, молчавшую всю дорогу. А вот теперь, выползая из шалаша, я решил познакомиться с ней и внимательно ее разглядеть. Совсем еще юная, лет семнадцати девушка, невысокого роста, но уже располневшая, у костра стояла Нина. Она была одета в короткую ватную черного цвета куртку. Такого же цвета была и ее юбка, а на ногах кирзовые сапоги. Почувствовав мой взгляд, она повернулась ко мне, и я увидел ее полноватое лицо с широким курносым носом и карими глазами. На щеке у нее красовалась крупная родинка, а губы были большие и плотно сжатые. Увидев мой пристальный взгляд, она, смутившись, спросила: