Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Метнув «тандем», Юльке проворно отскочил в сторону, освобождая Дирку и Жареному Курту место рядом с огнеметчиком. Он выполнил свою роль и теперь пропускал их вперед. Мертвый Майор остался в десяти метрах позади, прикрывать их спину. Слишком многие штурмовые группы расплатились жизнями за излишнюю самоуверенность. Ведь, как известно, наиболее уязвим тот противник, который сам изготовился к атаке.
За углом грохотнуло, резко и гулко. Как при коротком обвале в горах. С бруствера посыпалась земля. Это и было сигналом.
Краткие передышки в бою необходимо использовать не только для пополнения боезапаса и восстановления огневых позиций, но и для транспортировки в тыл тел погибших от предыдущих атак. Мертвые тела не только мешают перемещению в траншеях, но и затрудняют оборону.
Наблюдать за работой огнемета вблизи Дирку приходилось сотни раз. Но всякий раз он удивлялся тому, как эта грубая и уродливая машина, обвившая человека кожаными лямками и ремнями, как удав, способна производить такой разрушительный эффект.
Толль обычно предпочитал средний пехотный огнемет модели «Клейф», точнее его сдвоенную версию, известную как «Двойной Клейф». Она позволяла переносить сразу два бака для огнесмеси и гарантировала до полуминуты постоянного горения, чего было вполне достаточно. Излишняя масса Толля не пугала, семьдесят с лишком килограмм не были для «висельника» тяжелой ношей, хоть и сковывали отчасти его движения. В хозяйстве у Толля был и тяжелый «Гроф», обладающий нравом безумного дракона, но сегодня он предпочел «Двойной Клейф». Столитровый бак тяжелого огнемета – хорошая штука, но только если тебе не приходится бежать с ним по узким траншеям. Помня о том, что отразившаяся рикошетом пуля или шальной осколок гранаты может превратить самого огнеметчика в столб рычащего и ревущего пламени, которое невозможно сбить.
Как только раздался сдвоенный взрыв гранат, Толль высунулся из-за укрытия. Пусковое устройство для огнесмеси, которое он держал в руках, не выглядело грозным, скорее, игрушечным подобием винтовки с коротким шлангом. Так могла бы выглядеть винтовка, если бы ее собирал слепой, никогда не видевший оружия. Но Дирк знал, на что способна эта штука, называемая огнеметным брандспойтом.
Сперва раздалось шипение, негромкое, но отчетливое. Оно длилось совсем недолго, может быть треть секунды, которой хватило Дирку, чтобы представить баллон азота под сильнейшим давлением и открывающийся в нутро адской машины клапан. Шипение вдруг сменилось резким коротким свистом, за которым последовал гулкий влажный хлопок. Нечто подобное можно услышать, если хлопнуть мокрыми ладонями. Пусковое устройство выплюнуло из себя что-то невидимое, едва заметно дернувшись от внезапного усилия. А потом из него развернулся ревущий и гудящий огненный язык, ударивший вперед, туда, где должен был быть пулеметный расчет. Этот язык стегнул по земле с еще одним хлопком, и Дирк против воли отшатнулся, ощутив его невероятный жар. Помимо пламени огнемет изрыгал облака густейшего черного дыма, которые вырывались из сопла, перемешавшись с тугой струей всепожирающего огня.
Огнемет выдохнул лишь раз, но и без того Дирку показалось, что он сжег весь пригодный для дыхания воздух на сотню метров в округе, оставив в атмосфере лишь едкий керосиновый чад. Гул пламени сменился негромким шипением остывающего металла. В воздухе еще плыло марево, сквозь которое окружающее преломлялось, как в неисправном перископе. Толль быстро отодвинулся в сторону, пропуская вперед Дирка и Жареного Курта. Теперь и его работа здесь была закончена.
Когда они ворвались на пулеметную позицию, земля все еще горела. Там, где ее лизнул «Двойной Клейф», шипели длинные огненные лужи, чадящие черным дымом. Траншея в этом месте расширялась, образуя неровную окружность – для удобства работы пулеметчиков. Она была разделена перегородкой на две части, в каждой из которых располагался хорошо замаскированный и защищенный пулемет с обслугой. Первое, что ощутил Дирк – запах паленого мяса. Сладковатый аромат человеческой плоти, тающей в оранжевом огне, и треск лопающегося от жара сукна. Французы не успели даже закричать, когда Толль превратил пулеметную позицию в смрадное кострище. Один лежал неподалеку от входа. Приняв в себя основной удар огненного языка, он обратился потрескивающим неподвижным костром, в котором можно было рассмотреть что-то вроде объемного куля, набитого тряпьем. Сходство с человеком он уже утратил. Второй корчился у стены. Пламя трепетало на нем, словно он облачился в яркие, развеваемые ветром одежды, обтекало его – и тонкая человеческая фигура дрожала внутри него, как тающий свечной фитиль. Несчастный даже не кричал, должно быть, огонь уже отыскал и жадно сожрал его голосовые связки. Но он еще пытался двигаться, и Дирк подумал, что Госпожа была излишне жестока к нему. Что ж, в конце концов каждый получает лишь то, что заслужил. Если в этом мире кто-то и справедлив по-настоящему, так это сама Смерть.
– Alerte! Pour la bataille![33] – надсадно заорал кто-то.
Пулеметы уже не стреляли. Теперь они слепо смотрели стволами в небо. У пулеметчиков и обслуги появились более важные дела. Человек восемь или десять, понял Дирк, шагали им навстречу. Несмотря на разрывы гранат и догорающих солдат, которым не повезло оказаться слишком близко к Толлю, его появление не вызвало паники. Как ни страшен был закованный в панцирь мертвец с лишенным кожи черепом вместо лица, ворвавшийся к ним, французы сумели сохранить самообладание или его зачатки. Эта позиция еще не успела познать на себе гнев «Веселых Висельников», еще не была охвачена паническим ужасом перед штурмующими. Ему предстояло это исправить.
Французы действовали на редкость организованно, что было скорее заслугой вбитых на передовой рефлексов, чем личной храбрости. Обученный солдат в подобной ситуации не рассуждает, как не рассуждает рука, которую разум инстинктивно отдергивает от огня, ощутив боль. Или как лейкоциты в крови бросаются в атаку на незваных пришельцев.
Дирк не успел сделать и шага, как сразу две или три пистолетные пули лопнули у него на нагруднике, отдавшись в ушах неприятным звоном. Французы были готовы к вторжению и держали оружие наготове. Почти тотчас несколько пехотинцев, бросив бесполезные в траншеях винтовки, бросились на него, стремительно и проворно, точно стая псов, спешащая обойти со всех сторон более крупную и неповоротливую добычу. В руках у них мелькнули пехотные ножи, а один, самый крупный и широкоплечий, уже замахнулся топором. Топор был переточен из плотницкого на манер древней франциски[34]. Эти ребята понимали толк в рукопашной.
Дирк даже не успел выстрелить – французские дьяволы подскочили слишком быстро. Один, не теряя времени, ткнул его длинным лезвием в бок, видимо рассчитывая найти острием уязвимое место в панцире. Дирк не глядя ударил его локтем в лицо, но француз и тут оказался проворен. Не попытайся он увернуться, этот удар раздавил бы его голову, а так стальной локоть лишь полоснул его, скользнув по каске. Француз взвизгнул, падая на спину и прижимая руку к голове. Удар, едва не лишивший его жизни, наполовину лишил его скальпа – и уха в придачу. Пытаясь увернуться от града следующих ударов, Дирк вслепую ударил распростертое тело ногой. И по тому, как хрустнуло под каблуком, понял, что попал в цель.