Ар-Шарлахи подошёл к катапульте вплотную. Оба разбойничка, пряча глаза, усердно протирали и смазывали боевую машину, ещё вчера казавшуюся такой грозной…

— Горха! — негромко позвал Ар-Шарлахи, и рослый разбойник вскинул невинные, с вывороченными воспалёнными веками глаза. — Ты откуда знаешь про Пальмовую Дорогу?

Горха выпрямился, помялся, комкая в корявых ручищах ветошь.

— Да говорят… — уклончиво отозвался он.

— А сам что об этом думаешь?

— Ну что… — Разбойник неловко пошевелил плечища и зажмурился. — Как бы он там, в Харве своей, ни злобствовал, а против кивающих молотов не попрёшь! Вон они как Лако-то спалили… Аж жуть берёт!..

— Да нет, я не о том. Это всё понятно: кто сильнее, с тем и дружи… А вот по справедливости — как?

— По справедливости?.. — Горха помедлил, по всему видать, повёртывая так и эдак свои корявые простые мысли. — Давно нам пора от Харвы этой откалываться. Я ж к тебе не из-за разбоя пошёл. Всё, думаю, поменьше голорылых будет… А то — ну что ж это? Богом себя объявил, храм порушил… А что молчали все… До поры молчали… Ждали, когда кто-нибудь вроде тебя объявится.

Ирва, как всегда, оказался прав. Единственное, в чём можно было упрекнуть прозорливого секретаря, это в удивительной мягкости выражений. «Не в духе». С тем же успехом к песчаной буре можно было применить глагол «веет». Попросту говоря, государь обезумел. Во всяком случае, таким его досточтимый Тамзаа ещё не видел.

— Теперь понятно! — задыхался Улькар, мечась по кабинету. — Вот теперь всё стало на свои места! Всё!.. А ты… — Он повернулся к досточтимому, неистово вонзая палец в воздух. — Если окажется, что и ты с ними заодно…

— С кем, государь?

Улькар не слушал. Запавшие глаза его, полные ужаса и ярости, то метались по сумрачно-лиловым шелкам, то надолго въедались в груду свитков на столе, в стеклянный канделябр кимирской работы, в растерянного до потери страха сановника.

— Ну конечно… — упавшим голосом говорил Улькар, и пальцы его бессмысленно танцевали в воздухе. — Это их человек! Он служил им с самого начала… Иначе бы они просто сожгли его! А они не сожгли! Подумай, они отказались его выдать!..

Внезапно государь смахнул со стола пергаментные свитки недописанных законов, зацепив заодно и стеклянный канделябр. Звон и грохот были смягчены ковром, но незамеченными, естественно, не остались.

— Что?! — пронзительно закричал Улькар на влетевших в покои и тут же попятившихся стражей. — Вон отсюда!..

Четыре громады, шелестя чёрными шелками, поспешно ретировались, и государь обессиленно опустился на стул с высокой резной спинкой.

— Итак, — язвительно кривя сухие губы, заговорил он после продолжительного молчания, — сначала, как ты утверждаешь, подменили Шарлаха… — Государь приостановился и бросил суровый вопросительный взгляд на сановника.

— Так утверждает досточтимый Хаилза, государь, — с трепетом уточнил тот.

— Не важно… Далее — бунт. Бунт на второй день похода! Затем три Шарлаха сразу!.. Такое впечатление, что они размножились вдруг от Харвы до Кимира! Налёт на Зибру, в то время как флот пытается захватить Шарлаха в Туркле!.. Скажи, досточтимый, даже исходя из перечисленного, тебе не кажется, что кто-то поставил себе целью не допустить меня к морю любой ценой?.. Что молчишь?

— Государь… Если ты полагаешь, что это дело рук ставленников Кимира…

Улькар с гримаской отвращения махнул вялой бледной рукой, и досточтимый боязливо умолк.

— Собственно, можно даже и не перечислять, — устало сказал государь, потирая глаза и лоб. — Они уже ничего не скрывают. Шарлах, уходя от погони, безбоязненно (обрати внимание — безбоязненно!) ведёт корабль на кивающие молоты, а потом появляется возле Ар-Нау… Целый и невредимый… А наши корабли подвергаются удару… И наконец, главное… Да, главное…

Голос Улькара перешёл в бормотание и умолк, государь горбился, прикрывая глаза рукой. Тамзаа смотрел на него с отчаянием. Наконец Улькар отнял ладонь, взглянул на досточтимого и вдруг хихикнул.

— Да! — став на секунду прежним вкрадчиво-язвительным Улькаром, молвил он. — Вот теперь я вижу, что ты невиновен. Столь тупого выражения лица не состроишь нарочно при всём желании…

Тамзаа с усилием выдавил на своём словно окоченевшем лице некое подобие улыбки.

— Ну что ж… — Улькар встал, выпрямился, опёрся на край стола костяшками пальцев правой руки. Сухощавый, прямой, похожий на собственные многочисленные изваяния, государь стоял, чуть приподняв подбородок и надменно глядя куда-то вдаль. — Значит, война. Только они не учитывают одного… — Он пристально и, как показалось досточтимому, с вызовом взглянул ему в глаза. — Я-то ведь уже не прежний. Да-да! Не прежний, Тамзаа!.. И я знаю, чего мне ждать… За это время я, поверь, выведал о них куда больше, чем они обо мне…

Произнеся эту загадочную фразу, он поманил сановника подойти поближе и, развернув карту, продолжал почти спокойно:

— Объявляй готовность всем войскам. Я надеюсь, от нашей былой мощи кое-что ещё осталось…

Улькар приостановился, высматривая что-то на пергаменте.

— А против кого мы выступаем, государь?

— Против Пальмовой Дороги, естественно, — не поднимая головы, отозвался Улькар. — Думаю, мятеж там начнётся очень скоро… Собственно, всё это можно было предвидеть…

— А что с Шарлахом?

— По-прежнему. Всего одна поправка. — Государь вскинул беспощадные, обведённые чёрными тенями глаза. — Теперь он мне нужен скорее мёртвым, нежели живым… И ещё одно. Секретаря своего — арестуй. Равно как и секретаря досточтимого Альраза. С этого и начни.

Тамзаа даже разогнулся слегка, услышав такой приказ. Улькар посмотрел на него и невесело усмехнулся.

— Правда, я не уверен, что тебе теперь удастся отыскать этих способных молодых людей… — ворчливо добавил он.

* * *

Где ещё, кроме тени Ар-Кахирабы, могут сойтись за кувшинчиком доброго вина столь разные люди! Возле голого, сбросившего кору платана вновь был расстелен дорогой кимирский ковёр, на который поставили низкий резной столик на четырёх скорпионьих лапах. Всё так же гуляли по мощёному внутреннему дворику жемчужно-серые горлинки, только вот стульев из дому было вынесено два. На одном из них восседал мрачный досточтимый Хаилза с лицом цвета кирпича, на другом — тоже чем-то весьма недовольный судья Ар-Маура. Третий собеседник расположился на подушках, по-кимирски. Хозяин, почтенный Ойдо, бесшумно возникал время от времени и ставил на стол новый кувшинчик или блюдо с фруктами и прочими заедками.

— Это против моих правил, — ни на кого не глядя, хмуро вещал караванный, — но правила были нарушены в самом начале, и моей вины в этом я не вижу. Поэтому, чтобы разделаться с Шарлахом… Прошу прощения, — сердито поправился он, покосившись на третьего собеседника, — С лже-Шарлахом… Мне подойдёт любой союзник, лишь бы от него была польза. Слишком уж большой у меня счёт к этому мерзавцу… А ты что скажешь, досточтимый?