– Я даос, – неожиданно сказало чудо на чистейшем русском. Мне даже послышалось характерное волжское «оканье». – Но это не имеет никакого значения, – продолжает.

Я оперся на колесо и медленно, с трудом поднялся на ноги. Действительно, какое это имеет значение.

Ну, даос и даос…

Ходит здесь, понимаешь, по каким-то важным даосским делам.

Или просто прогуливается.

Почему бы и не погулять настоящему такому китайскому даосу по неведомым Диким землям?

…Все-таки самые страшные перегрузки – это нервные.

– А что имеет? – переспрашиваю терпеливо. – Если даже дао не важно?

Игра слов, разумеется.

Но он хихикнул.

Немного в наши дни, согласен, людей, хоть что-то понимающих в разных экзотических восточных философиях.

Как-то все больше всяких новомодных…

Он махнул рукой, словно разрешая садиться. И сам пристроился напротив меня.

На камушке.

Даже пыль с него смахнул, будто испачкаться боялся.

Н-да…

Все страньше и страньше…

– Если взглянуть в глубину чистой реки, – улыбается, – то не имеет значения ничего. Даже дао. Только взгляд тоже не должен быть замутнен. Да и рек чистых почти уже не осталось…

Я усмехнулся:

– А что может замутить взгляд?

– То же, что и реку, – растерянно жмет плечами. – Грязь. Можно сказать, мы видим только то, на что смотрим, а можно – что мы смотрим только на то, что видим. С какой стороны посмотреть…

Я пожал плечами.

Любопытно.

И наверное, я бы с ним даже и согласился.

Но не диспуты же философские он сюда пришел со мной вести, думаю.

Хотя, с них, с Троек, – станется, конечно.

Ага.

Теперь пришел черед усмехаться уже ему.

Видимо, последнюю фразу я произнес вслух.

А может, мысли мои читает.

Об этих самых священных Тройках ходили разные… сплетни.

Если хотя бы половина из них правда…

– Нет, – продолжает улыбаться веселый даос. – Не философствовать. Хотя я и с удовольствием попил бы с тобой зеленого чаю на лужайке перед бумажным домом. Но сейчас не самое подходящее время для полноценной чайной церемонии. Боюсь, дом может унести ураган. Особенно, если дом выстроен из бумаги. Здесь – плохое место.

Я невольно хихикаю.

Говорящий очевидное вслух нелеп, как гомик на вечеринке байкерской стаи.

Хотя всякое бывает, конечно.

– Уже догадался, – улыбаюсь в ответ.

Получается, конечно, врать не буду, несколько кривовастенько…

– Что ж, – жмет равнодушно плечами. – Это хорошо. Значит, мне не нужно долго объяснять. Я ведь пришел сюда не просто так. Я пришел спросить тебя, человек Пути.

Я помассировал плечо.

То ли старая рана разболелась, то ли погода меняется.

Поморщился.

– Ну, спрашивай, – ворчу, – раз уж пришел…

Он опять улыбается.

Хорошая у него, кстати, улыбка.

Только хитрая.

– Я пришел спросить тебя, человек Пути, – щурится. – Не хочешь ли ты сменить свой Путь?

Я задумался.

Наверное, пить зеленый чай на лужайке перед бумажным домом действительно здорово.

Не знаю, не пробовал…

Да и силы, которыми они владеют, было бы невредно изучить на досуге несколько повнимательнее, такими предложениями не разбрасываются…

– Ты имеешь в виду мою дорогу к отцу, старик?

– Это неважно, – опять жмет плечами. – Просто дорогу. Путь.

Я еще подумал.

Нет.

У меня – отряд.

Так я ему и сказал.

– И ты не повернешь назад? – поднимает левую бровь.

Я опять задумался.

Вообще-то, честно говоря, стоило бы.

Если уж тот несчастный ублюдок в одиночку разорвал бронированный джипак с целым отделением головорезов, то что будет, если таких ублюдков нарисуется, к примеру, человек эдак двадцать?

Рожки да ножки останутся от моего отряда.

Это я гарантирую.

Но сама мысль повернуть, сдаться – вызывала, что называется, глубокое отвращение.

Это было иррационально… но я не мог.

Так я ему и сказал.

Он легко поднялся на ноги, задумчиво потер окованный белым металлом набалдашник своего посоха.

– Хорошо, – задумывается о чем-то своем, потом морщится, будто сожрал что-то кислое. – Тогда мы проведем тебя сквозь Дикие земли.

Развернулся и пошел себе вперед.

Неспешно так.

Походочкой совершенно уверенного в себе человека.

Я ему даже позавидовал.

Ничего не оставалось, как скомандовать в шлемофон возобновление движения.

Я почему-то знал, что он мне больше ничего не скажет.

И не ошибался.

Потому что следующим, кто со мной заговорил, был православный священник.

– Передай своим, – басит. – Если на вас снова нападут, не стрелять. Это без толку. Их можно взять только голыми руками. Или, в крайнем случае, – в ножи. Жаль, что у вас нет арбалетов.

Я обрадовался.

Ага, парни, а ведь вы тоже не все знаете.

– Арбалеты-то у нас есть…

Поп поднял рясу и почесался где-то в районе задницы.

Потом спросил деловито:

– Болты железные?

– Да шут их знает. Похоже – стальные. Шахтерская работа.

Шедший метрах в двухстах впереди раввин вытянул вверх руку с поднятым вверх пальцем.

Поп тоже заметно повеселел.

– Передай тогда, пусть свои пукалки прячут. Порох вам еще сгодится. Но не здесь. А подземный самострел – вещь добрая.

Я не нашел ничего лучше, как передать приказ по команде.

Интересно, как эти трое между собой на таком расстоянии общаются? Тоже через наушники?

Или мысли друг у дружки читают?

Спрашивать, я знал, бесполезно.

И все-таки спросил.

– Да зачем тебе это, человече? – поп удивился настолько, что даже конец бороды своей прикусил. – Все равно так, как мы, – не сможешь…

Н-да…

Лучше бы не спрашивал.

…Они напали сверху.