сейчас начнется поистине спектакль — процесс сообщения с виноватым видом о проведенном таинстве бракосочетания в тайне от всех — а он может уехать. Просто так, для лучшего самочувствия.

Причины были объективные, да и честно говоря, Макурин полагал, что большинству было глубоко плевать на все это. С другой стороны, светская вежливость этого времени в высшем свете означала именно это. Кланяйтесь, кланяйтесь и кланяйтесь, особенно когда вы молоды и в низших чинах, а ваши собеседники уже седы и обязательно их превосходительства.

Только ведь и он его превосходительство, и с вельможным государем, если надо, он поговорит сам. Настя не решится побеспокоить его в рабочем кабинете, что означало — император в трудах и заботах и не лезьте к нему со всякими глупостями!

Вот с Александрой Федоровной она пусть сама по-бабьи поговорит, самое то. Нечего туда мужчину подтягивать, это только шум и гам получится. Что еще? С остальными, в крайнем случае, можно отговорится на очередном балу, мол, такой-то и такая-то уже обвенчались и все тут.

А потому, бежим! В пампасы, мой друг, пампасы. Или в Саратов, что в XIX веке почти все равно!

С этими словами Андрей Георгиевич, как мальчишка, удрал в город. Пусть слабая женщина суетится и мужественно борется с трудностями!

Правда, уже на улице он все же постеснялся и даже пожалел свою горячо любимую жену, но возвращаться назад уже не стал, понимая, что на встречу с августейшей императрицей он все равно опоздал, а здесь за него никто работать не будет.

И пошел пока по образовательным учреждениям, размышляя, какой бы подарок преподнести Насте, чтобы та хотя бы не била по голове больно? А то ведь с нее станется, оставит без головы.

Анну он увидел еще на улице в окно, как и полагал, на уроке занятой до бледной синевы. Впрочем, не очень онаему и нужна. Главное, договорится с начальством, а с рядовым педагогом можно немножко поговорить о технологиях, напоследок обозначив в виде рукопожатия протянутых два пальца. Или, если это девушка, покровительственно похлопав по щеке. Что еще поговорить его превосходительству с таким учителем частной школы, не имеющего даже низшего классного чина?

Однако, перед этим надо поиграть, удовлетворить директора. В приемную Макурин медленно, глядя на всех встречных надменно и холодно, словно ученый на надоедливых насекомых.

Надеюсь, секретарша, имевшая среди не только учеников, но и рядовых учителей «суровая Лиза» за неподкупность и надменность, не выгонит его?

Впрочем, на находившуюся там секретаршу он посмотрел с интересом, как мужчина. Чиновник же только поморщился. Такой вот причудливый букет из позитивных и негативных эмоций.

Хотя секретарша не очень-то испугалась. Который год уже сидит, навиделась. Как ее, кажется, Лизонька?

— Елизавета, голубушка, передайте директору Василию Герасимовичу, что ученик «Школы языка» прошлых выпусков просит принять его.

Секретарша несколько поджала губы. Неизвестно как письму, но воспитанием его точно не научили. Как бы невзначай подсказала:

— Василий Герасимович сейчас занят. Однако, если вы покажете свою фамилию и имеющийся чин, я бы сумела уговорить выделить вам буквально пять минуточек.

Ах да, что же это он! При чем ударение секретарь сделала именно на чине. Сам ведь виноват, пришел в штатском платье, не в вицмундире. Да и имя его ей сдалось. Тем более, может еще и помнят. Торопливо сказал:

— Андрей Георгиевич Макурин.

— Ага, — лицо было таким же равнодушно-вежливым. Мало ли здесь заканчивалось учеником и даже с отличием. Но вот продолжение было для секретарши поразительным:

— Действительный статский советник, столоначальник его Е.И.В. канцелярии.

Боже святый и этот великий человек ждет!

Перо сделало неожиданный антраша и поставила большую чернильную кляксу. Впрочем, Бог с ним!

Елизавета резво соскочила со своего места:

— Ваше превосходительство, для нас является большая честь видеть вас! Пожалуйте, посидите пока, я только доложусь.

И уже не слушая оробевшего, в общем-то, попаданца, самолично посадила его, да не на жесткий стул, а на мягкое полукресло для почетных гостей. В кратковременную бытность свою учеником этой школы он несколько раз по разным поводам был в приемной и, чего уж говорить, любовался на это полукресло. Такое уж оно было воздушное и прекрасное!

И вот теперь садился сам. Хо-хо! Не раздавить бы ненароком. Он хотя и был поджарым, без лишней жиринки, но все равно за три пуда весил.

Расположился аккуратно, огляделся. Секретарша Елизавета, их суровая Лиза, конечно же, скоро исчезла в кабинете директора. Ну это, наверняка, надолго. Чтобы Василий Герасимович что-то быстро делал! Его даже педагоги вынуждены часами ждать. Судьба такая!

Тем не менее, его ждала приятная неожиданность. Он только поудобнее присел в полукресле, намереваясь здесь быть, как минимум, час — другой, как дверь кабинета стремительно раскрылась и на пороге показался легкий, вежливый, предусмотрительный, то есть никогда ранее такой не видимый титулярный советник Кудрявцев (как он сам себя назвал). То ли должности директора частной школы показалось ему маловато для высокого гостя, то ли он сознательно принижал себя — что такое титулярный советник по сравнению с действительным статским советником, но тем не менее.

Макурин был несколько поставлен в тупик быстрым появлением директора. Не привык еще попаданец своему высокому званию. В провинции как бы само собой разумеется было, что местные чиновники любого ранга почтительно относились к столичному коллеге. А в Зимнем дворце большинство собеседников и сами были высокого чина. Или, как скажем члены императорской семьи, которые класса не имели вообще, но положение имели высочайшее. Потому бывший попаданец и не видел особой разницы, как, впрочем, и его знакомые. Тот же император Николай, который, кстати, и награждал, разве чувствовал повышение в классе? Или, скажем бывшая невеста, а ныне законная жена Анастасия Татищева?

А вот в столичном обществе, особенно далеком от Зимнего дворца, быстрая карьера бывшего ученика очень была замечена и зафиксирована. Ибо далеко не каждый чиновник за год от безклассного новика поднимался до действительного статского советника. Да что там говорить, иные за всю жизнь и до титулярного советника не поднимались. Так и барахтались всю жизнь под ногами, изображая чиновничий планктон.

Андрей Георгиевич в этой серой массе изрядно выделялся, что четко обозначилось местными администраторами. И Макурин это сразу прочувствовал, а потом и понял.

Андрей Георгиевич, какими судьбами! — радушно раскинул руки директор Василий Герасимович, показывая, что его помнят, что он тут свой.

Пришлось обняться. Что он здесь не фурсетка какая, мужских рук боятся? Потом сам не понял, как оказался за столом за чаем с вареньем и душистым ромом.

Между делом обговорили нужное Макурину дело.