Мне не так далеко ехать, моя цель — сразу за мостом Воксхолл.

Таксист неразговорчив, нелюбезен. Отъезжая от тротуара, он так резко дал по газам, что меня мотнуло на сиденье. Припав виском к стеклу, я ощущала телом дрожь двигателя, крутые повороты и редкие выбоины лондонских улиц. Лондон не сравнишь ни с каким другим городом. Он уникален, он роскошен и нищ, его дрожащие огни ослепляют, элегантные здания поражают, реклама кружит голову. Движение здесь никогда не замирает, как и в Нью-Йорке, только Лондон ярче, со своими цепочками фонарей по берегам реки, длиннейшими мостами, ухоженными парками и прохожими всех национальностей и цвета кожи.

К югу от реки высился крикетный стадион «Овал», довольно непрезентабельный, весь в потеках грязи. А вот и улица на задворках Камберуэлла, вся из викторианских домов-близнецов с каменными крылечками и пыльными окнами. Многие заколочены, кое-где окна освещены сиротливой лампочкой. Энди жил в самом конце улицы, рядом с химчисткой, двери которой разукрашены граффити. Я здесь впервые, конечно, но лондонские таксисты свое дело знают: волноваться по поводу адреса мне не пришлось.

Я протянула шоферу двадцатку из денег Стивена, добавила десятку из своего кошелька. Правильно я сделала, что взяла такси. Виина точно одобрила бы.

Комната Энди на первом этаже, в задней части здания, там, где была бы гостиная в обычном доме, не переоборудованном под сдачу внаем. Энди так смешно описывал мне соседского кота, за которым наблюдал по утрам, когда тот гонял птиц в саду. На цыпочках, по узкой дорожке, мимо велосипедов, цепями прикрепленных к водосточной трубе, я обошла дом, высматривая обитель Энди. А вдруг его нет дома? Вслед за этой мыслью закралась другая, ревнивая, на которую я не имела права. А вдруг он не один?

В комнате было темно, но шторы не задернуты на ночь, и в свете луны я разглядела вдоль стен самодельные полки из кирпича и досок, набитые книгами, растрепанными стопками бумаг, папками, видеокассетами. Видны были даже корешки книг по аутизму, по детскому развитию и обучению детей речи. Но комнату Энди я узнала не только по литературе. Его присутствие ощущалось во всем. Вместо кровати — матрац на полу, и окно, даже ночью поднятое, зияло черной дырой, как распахнутый рот. Забраться в комнату не составило труда: я легла на подоконник, а дом будто напряг мышцы и втолкнул меня внутрь. Выпрямившись, я уставилась на матрац. Постель была пуста.

За моей спиной раздался шелестящий звук, как если бы кто-то шел по траве. Я обернулась, выглянула в окно и увидела его на газоне — в шортах, босого, с самокруткой в зубах. А Энди увидел меня — незваную ночную гостью, в его комнате, у его постели. Ветер растрепал ему волосы, рассыпал оранжевые искры с горящего кончика сигареты. Энди смотрел на меня без улыбки, сосредоточенно.

— Ты ко мне надолго?

Вопрос не об этой ночи, как и мой ответ:

— Не знаю. Боюсь, это зависит не от меня.

Энди с силой затянулся, задержал дым, вынул изо рта сигарету и коротко выдохнул.

— Не от тебя — значит, от него?

То есть от Стивена.

Быть с Энди… Сказать ему, что я вся в его власти и пусть, если хочет, даже напишет на мне свое имя. Но я ведь не только себе принадлежала. Еще и Эмили. И Дэниэлу. Я ни одного решения не имела права принять в одиночку.

Мне вдруг стало жутко стыдно. Стыдно за то, что приехала сюда; но и за то, что не могла дать Энди тот ответ, которого он ждал, тоже стыдно.

— Он вернется, — сказал Энди, щелчком отбросив окурок в траву. — А потом опять уйдет. Когда что-нибудь случится.

— Откуда ты знаешь?

Энди пожал плечами, вдохнул глубоко.

— Видел уже. Постоянно вижу. Такие приходят и уходят — из жизни, из дома, из игр своих детей. Я всегда знаю, чем дело закончится, но предупреждать бесполезно.

Он поднял на меня глаза, улыбнулся грустно. А потом залез в окно, притянул меня к себе за бедра, ткнулся носом мне в шею.

— Я все равно очень рад, что ты пришла.

Игрушечные пони должны скакать через барьеры, не сбивая их, и как можно быстрее. Барьерами служили скрученные носки, время отмерял секундомер. Дэниэл в восторге от секундомера, Эмили в восторге от лошадок. Я снимала игру на видеокамеру — для Энди, который хотел показать кассету совету по образованию, чтобы добиться финансовой помощи для аутистов дошкольного возраста. Энди мечтал открыть курсы для тех, кто готов помогать больным детям. Такова его жизненная цель, простая и ясная. И благородная, добавляла я. Еще одна причина моей любви к нему.

— Готова, Эмили? Лошадка на старте? — спросил Энди.

Эмили кивнула, подняв к нему улыбающееся лицо.

— Готов, Дэниэл? Твоя лошадка на старте?

Дэниэл поднял глаза, но не ответил. Энди закивал яростно, и, уловив намек, Дэниэл тоже кивнул.

На старт, внимание, марш! Пони пустились вскачь, через барьеры, под размеренное тиканье секундомера.

Мой брат не знал, как пишется «хитроумное изобретение». Эту причину — единственную — он счел достаточным поводом для звонка среди ночи. Ни один нормальный человек не снял бы трубку в такое время, но я всегда настороже, как зверь, которого однажды уже пытались загнать охотники.

— Как пишется «хитроумное изобретение»? — спросил Ларри.

Энди в постели рядом со мной, его губы еще влажны от моих поцелуев, а в глазах просьба отключить телефон. Сунуть под кровать, швырнуть в окно, спустить в унитаз. Главное — избавиться от него, и немедленно.

— Что? Не знаю, Ларри. Завтра скажу, — ответила я брату. Дети уснули, но в любой момент могли проснуться. Мне очень многое хотелось сделать, и разговор с Ларри никак не вписывался в планы. — Ой, нет! Завтра не скажу. На пару дней уезжаю в Уэльс. Кстати, не волнуйся, если позвонишь и не застанешь меня дома.

— А я за тебя и не волнуюсь. Я за себя волнуюсь. Я несу ответственность за чертову прорву вещей.

Например? За что, собственно, несет ответственность мой брат? Трейлер принадлежит Ванде, попугаи тоже. Машину он наверняка берет напрокат у Ванды. Разве что армия Соединенных Штатов возложила на него ответственность? Пугающая мысль.

Энди вычислил проблему, скатился с кровати и достал ручку и блокнот из своего рюкзака, сваленного в куче с джинсами, футболкой, носками. Написав два слова, молча показал мне листок.

— Понимаешь, — тем временем басил в трубку Ларри, — я хотел написать, что сделал хитроумное изобретение, но не знаю, как это пишется.

— В таком случае, может, и не стоит писать?

Час спустя, положив голову на грудь Энди, я смотрела на желтый мраморный шар луны, заглядывающей в спальню всякий раз, когда ветер раздувал занавески, и прислушивалась к звукам в соседней комнате. Точнее, к сонной тишине в детской.