Дверь закрылась. Я осталась совсем одна. В этом странном доме, который явно что-то поменял в этом мире.

Он уже давно вышел, мое тело еще сидело на стуле, но сознанием я видела все, все: куда бы он не пошел, я видела его силуэт, его четкий профиль или даже светлое рассеянное лицо, которое входит в торжественные и вечные двери администрации. Странное происшествие, странный дом… Еще позавчера я была в столице, грустная, одинокая, подавленная, готовая вот-вот совершить нечто ужасное. Страшно подумать, что мои руки могли оборвать их же жизнь… И ведь этот коварный мозг специально продумал, что сначала я должна продать все, связанное с моим прошлым, настоящим, будущем; деньги у меня есть- план казался совершенно бессмысленным даже в низкой человеческой материальной выгоде, но душа моя дала оправдание грешному мозгу, что все средства я пожертвую куда-то в несчастный детский дом или поликлинику, где эти бумажки просто своруют. Даже высокая моя нравственность сошла с ума от одиночества и бессмысленность быть высокой- она отдалась глухой рациональности… А сейчас я тут… Мое прошлое оказалось не моим, а общим с молодым человеком, которого я вижу… впервые, а все мысли о будущих последних мгновениях сменились бурным сердцебиением горячего органа, который неумолимо твердит одно, одно, одно… Люблю, люблю, люблю…

И как же плохо с этим рационализмом! Я осуждаю себя, но почему? Все хотят любить, а я что ли не все? Я ведь тоже могу просто взять и полюбить незнакомца. Того, кто способен стать мне роднее себя, своей этой чертовой рациональности! И что же… Я тут. Сижу на деревянном стуле. Нахожусь уже в не в своем прошлом и думаю о нем. Почему я думаю о нем? Что меня в нем привлекает? Его рассеянность? Смерть матери? Одинаковые ключи дома? Боже, я ужасна!

И я решила встать. Встать с этого стула вечных мыслей. Он словно пропитан многолетними страданиями какой-то старушки, скучающей по всему свету. И эта печаль мне так знакома… Аж противно! Я прошла в небольшой рабочий кабинет. Шкаф подле стола, на котором стоят всякие старинные вещи и учебники на иностранном языке. Эта женщина была учителем? И какие знакомые переплеты… И выцветшая обложка уродливых картинок с неизвестными крюками мне знакома. Или нет, не неизвестными, я потихоньку понимаю эти буквы. Да, вот слово, Кухня”, вот, Плита”, а здесь… Откуда я знаю эти символы? Я знаю этот язык? Неужели в прошлом я имела случай изучать эти коряки? Мое прошлое… Я ведь помню только детство, да последние пять лет, а между всем этим была… пустота. Где моя юность? Почему я про нее забыла? Что же со мной сделалось? Надо было просто вспоминать… Я оглянулась. Этот дом поможет мне понять. Он еще в администрации. Время есть. Я прошла в комнату, напротив выхода из прихожей. Спальня. Теснее предыдущего перекрестка. И так много хлама… Всякого… Высокая кровать. В ней легко утонуть! Кто спит на такой кровати? Но запах… Мне вспомнился какой-то мальчик. Да, мальчик. Он был такой маленький, неловкий и несчастный. Кто же теперь это? Знакомое лицо… Может, это Макс? Нет. Нет-нет-нет. Точно не он. Не может быть. Тут другое. Нечто другое. Мне нужно искать. Я…

Макс… Я так люблю его… Откуда же я тебя знаю?

Другие мысли! Мое прошлое! Оно пропало! Опомнись, Валентина!

Я быстро вышла из спальни и прошла в последнее помещение. Просторный в сравнении с прошлыми комнатами зал. Два дивана, да кровать. Телевизор… Стол. На этом столе я что-то писала. А рядом сидел кто-то… И все так смутно помнится… Это не детство. Это что-то другое. В моей голове появилось нечто новое, ранее мне непонятное. Этот стол не был таким маленьким в прошлом, он был большим, но сейчас… Словно я только вчера здесь была, жила, скучала, мечтала. Что же это такое?

Я прошлась по комнате и заметила небольшую тумбочку, на которой стоял телевизор. Небольшая ручка от полки- мой палец еле открыл ее. А в ней было бумажка. На ней что-то написано… Я читала, и плакала. Боже, он… Так несчастен! Бедный, бедный Макс! Боже, я скажу ему, скажу, все расскажу, и он…

— Валентина, вы тут? — звук открывающейся двери испугал меня. Меня пробило током. Я встала со стула, на котором просидела все время, что ждала его. С его голосом мое сердце успокоилось. Все было хорошо… Он зашел на кухню, озабоченный, но счастливый.

— Представляете, они тоже ничего не понимают. Оказывается, прописка этого дома где-то затерялась, и теперь им приходится составлять новую. Этот процесс затянется до завтрашнего дня, говорили они. Так что я думаю пока съездить на кладбище, попрощаться с матерью, — на его лице не было ни грусти, ни сожалений.

— Вы так спокойно говорите теперь о смерти…

— Поверьте, с вашим знакомством, стыдно признаться, я и вовсе забыл об этом горе. Оно уже даже не царапается. Так чудесно! И странное дело, вы стали мне совершенно родным человеком. Как странно, не правда ли? — он как всегда прямолинеен. Ему легко выражать мои чувства. Удивительный человек…

— Я ведь незнакомый вам человек…

— Не несите ерунды. Мы же уже знакомы с вами.

— А что делать с домом?

— Пока будем жить вместе. Комнат много, найдем, где спать. Думаю, на первые дни этого хватит, а там разберемся с бумагами и решим все дела. Давайте собираться.

— Как? Куда?

— На кладбище?

— Но почему я?

— Я хочу, чтобы вы были рядом, — он чуть смутился. Ох, неужели и он любит? Неужели и он…

— Как знаете… Я не против, но ваша мама…

— Ей будет приятно видеть, с каким человеком я познакомился.

— Хорошо.

Он опять подошел к выходу. Я, наспех одев пальто, вышла за ним на улицу. Мелкий дождь кончился. На небе сквозь угнетающий ковер серой безнадежности появлялись пятна освежающего голубого неба, яркого и мечтательного. На иглах двух елей-сторожей летели вниз оставшиеся капли. Сырая земля пахла весной, холодный ветер напомнил о приближающейся зиме. Я закрыла калитку. Посмотрела и вспомнила надпись. Медленно проведя по ржавому металлу слезы хотели медленно катится по щеке, но я последовала за родным человеком. Такси уже стояло рядом. Я залезла в салон, пахнувшим резиной, темный, мрачный, он никак не сочетался с водителем, который свободно разговаривал с Максом. Их разговор сбивал мысли, а взгляд, устремленный сквозь затемненное окно на старый дом, наводил глухую меланхолию, без каких-либо осознанных чувств, иначе я отсюда больше не