И каждый, делая тот или иной выбор, все равно свободен. Самое страшное преступление — это отнять у человека его исконное, дарованное богами право делать выбор.

Шум в коридоре отвлек ее. Дети, количество которых Сима подсчитала совсем недавно, затеяли возню у ее дверей, потом раздался жалобный писк, и Сима выскочила из-за стола скорее, чем сообразила, что же она, собственно, делает.

Девочка крепко сжимает в руках крохотного полосатого котенка, а мальчик поменьше отнимает его, котенок отчаянно пищит, но дети не обращают внимания на его испуг и писк.

— Вы что же это делаете?!

Сима разжимает пальцы девочки и отнимает котенка, который тут же вцепляется в ее ладонь когтями. Девочка пускается в рев, мальчик пытается ударить Симу ногой, на шум прибегает младшая из невесток — Шанта.

— Это что ты…

Она видит котенка в руках у Симы и сразу понимает, что произошло.

— Я тебе говорила — не смей трогать?! — Она хватает девочку за руку, а мальчика за шиворот. — Я говорила, Зора? Шуко, сейчас же перестань, иначе я тебя так накажу, что плакать будешь до самого Сеферино! Не уследила, они за ними охотились который день, а ведь я запретила! Чуть Танюшка за дверь, они и ухватили его! А ведь я не велела, забыли?

Шанта посмотрела на Симу и вдруг улыбнулась.

— Дети, что ж. Ты отнеси его к матери, а я уж теперь знаю, что сделаю. — Шанта строго посмотрела на детей. — Сегодня вы не получите сладкого: ни пирога не получите, ни конфет, ни пастилы, ни даже варенья — ничего! И до самого ужина вы оба наказаны, а я расскажу о вашем поведении бабушке Тули — вот посмотрите, что она вам на это скажет!

Дети заревели в два голоса, Шанта потащила их по коридору, а Сима осталась, и котенок остался. Он сидит в ее ладонях, словно так оно и должно быть, словно и не он только что вцепился ей в палец коготками, и Сима чувствует, как слезы душат ее. Таким был Сэмми, когда она впервые увидела его. Только Сэмми был черным, а этот котенок полосатый, дымчатый, словно сошел с рекламы известного кошачьего корма.

— Не бойся, сейчас я тебя отнесу обратно. — Сима коснулась пальцем спинки котенка. — Все уже закончилось.

Она прошла по коридору и открыла дверь в гостиную Сакинды. Комната оказалась пуста, лишь в корзине, свернувшись клубком, спал второй котенок, серый. Сима оставила полосатого знакомца рядом с братом или сестрой, она не знала пола второго котенка, но то, что полосатый точно кот, она уверена.

— И больше не попадайся им. Они маленькие, глупые, не понимают еще, что тебе больно и страшно.

Сима поспешно вышла, плотно прикрыв за собой дверь, но потом, вспомнив, приоткрыла ее — в комнате не было кошки, она же должна вернуться к котятам и попасть сюда беспрепятственно.

Вдохновение и кураж исчезли, и Сима снова погрузилась в работу. Несмотря на то что ее отвлекали, работа продвигалась быстро, и Сима была довольна результатом. Это не скучная инструкция, и не протокол заседания какого-то совета директоров, и не глупое письмо девицы, жаждущей выйти замуж за иностранца, но не освоившей для этого даже английский язык. Это мир, созданный по слову писателя, здесь живут живые люди, и сюда скоро заглянут еще тысячи людей.

Только то, что создано, дает бессмертие, а не сама по себе вечная жизнь органики.

«Вот даже и Корнелиус, если предположить, что Милош прав и вся эта лабуда с Гримуаром — правда. Ну, пусть правда, ладно. — Сима состроила гримасу. — И пусть он каким-то образом выторговал для себя бессмертие, но потом вдруг ожил в гробу, под землей… Фу, представить страшно. Но пусть даже так, пусть это был тот самый Корнелиус. Вот польза ему какая была от его физического бессмертия? И по итогу ему все надоело, и он решил уйти. Прожить пару тысяч лет — и спустить все в унитаз, потому что от хорошей жизни в гроб добровольно никто не лезет. Это надо же быть таким непроходимым дураком, чтобы ради идиотской книжонки устроить себе такое!»

Сима открыла файл с книгой и задумалась. Милош прав, его нужно уничтожить. Но отчего-то Симе не хочется этого делать. Мало ли что еще случится, так-таки и не нужна ей будет эта книга? Сима перебрасывает файл в облако и стирает его с диска. Все, его нет, а страницы она хочет почитать — просто так, ради интереса.

* * *

Клоков оказался невысоким белесым мужиком лет пятидесяти, с неприметными мелкими чертами лица: нос-капля, чуть раскосые светлые глаза, скошенный подбородок и жиденькие светлые волосенки, начесанные на уже значительную плешь. Не спасала дела даже короткая стрижка, плешь была видна. Он похож на моль, и только уши, напоминающие крылья летучей мыши, делают его внешность комичной и нелепой.

«С такими деньгами, какие он тут зашибал, уже сто раз мог бы исправить свои локаторы. — Реутов раздраженно смотрит, как обильно потеет Клоков. — Ну, теперь пойдет потеха».

Виктор в кабинете Семенова изучает записи старухи Смальковой, Бережной в своем новом генеральском кабинете делает то же самое, а в больнице, подключенный к аппарату искусственной вентиляции легких, лежит Семенов, коллега и друг. Который, скорее всего, не выживет… Реутов вспоминает страшную рану на голове Виталия и внутренне содрогается. А даже если выживет, может остаться инвалидом. И вот теперь все ищут преступника, а он должен заниматься этим кладбищенским троллем, отвратительным жуликом, наживающемся на чужом горе.

Но дело есть дело, и убийство Романа Процковского нужно раскрыть во что бы то ни стало. Хотя бы потому, что его расследование отбирает время, которое сейчас нужно для поиска ублюдка, напавшего на капитана Семенова.

— Я повторяю вопрос: как зовут человека, который приходил к вам на следующий день после покушения на Романа? — Реутов буравит взглядом Человека-Моль. — У нас есть свидетель, что указанный гражданин приходил к вам в офис.

— Да разве всех упомнишь! — Голос у Клокова высокий и немного истеричный. — Идут и идут, народ мрет, как мухи, а у нас кладбище престижное… Может, и приходил такой человек, только я не запомнил.

— А вы вспомните, Клоков, иначе кроме экономических преступлений я вам инкриминирую соучастие в убийстве. А это уже и статья другая, и срок совсем другой, никаких условных наказаний, поедете на зону строгого режима.

— Только не надо меня запугивать! — Клоков взвился, словно его пришпорили. — Не знаю я никакого татуированного…

— А я не говорил, что гражданин татуированный. — Реутов ухмыльнулся. — Так-то вы и палитесь, идиоты. Быстро мне: имя, фамилия, кто такой и где живет.

Клоков от бессильной злобы даже зажмурился, стиснув зубы и сжав кулаки, и Реутову очень хочется стукнуть его по плешивой головенке и вытрясти из него все, что поганая моль знает, но он сдерживается. Он не применяет таких методов, считая, что если сыщик опускается до пыток, значит, грош ему цена как сыщику. Истина должна быть доказуема.

— Они меня убьют. — Клоков непроизвольно сжимает и разжимает кулачки. — Майор, вы не понимаете, они меня убьют!