Дома меня ждало сразу два хоть и небольших, но сюрприза.

Первый Вера озвучила сразу, как только я зашел.

– Витя, ты ездил с магнитофоном и гитарой, потому что кому-то давал послушать музыку? Я позавчера слышала, у тебя в комнате так красиво играло, хотела зайти, но постеснялась. Особенно вот эта.

И Вера без малейших ошибок напела мотив «Даркнесс, даркнесс».

– И ты так здорово пел! А давай с тобой попробуем на два голоса? У меня по пению всегда пятерки были, мне Дарья Степановна даже предлагала дальше учиться!

Второй сюрприз заключался в том, что с Вериным вторым голосом песня неожиданно заиграла по-новому, гораздо лучше. Пожалуй, такое даже оригинальному исполнению не повредило бы.

И, наконец, с задержкой дней в десять случилась еще одна неожиданность. Как в свое время написал Чуковский, «у меня зазвонил телефон». Но необычным был не сам звонок, а то, откуда он исходил и что мне сообщили.

– Виктор Васильевич Скворцов?

– Да.

– Илья Ионович Горцев, управление делами ЦК КПСС. Ваши песни понравились товарищу Леониду Ильичу Брежневу. Он приглашает вас в гости, с аппаратурой и инструментами. Вы можете освободиться в пятницу, к семнадцати ноль-ноль?

– Да, конечно.

– Тогда ждите, за вами заедет машина.

– Тут есть один нюанс.

– Слушаю вас.

– Если мне придется петь и музицировать, то со мной должна быть одна девушка. Вместе у нас получается лучше.

– Фамилия, имя, отчество?

– Астахова Вера Михайловна.

– Хорошо.

Блин, подумал я, Косыгин мне что, заранее сообщить не мог? Решил небось устроить сюрприз. Надо будет и ему тоже при удобном случае организовать что-нибудь подобное.

– Вить, мы с тобой куда-то поедем петь и играть? – заинтересовалась Вера.

– Да, нас приглашает один мой знакомый.

Вере такой информации хватило, а вот Нина Александровна не очень уверенно спросила:

– Витя, а как зовут этого знакомого, если не секрет?

– Ну что вы, какие тут могут быть секреты. Его зовут Леонид Ильич Брежнев.

Я был готов к дальнейшему развитию событий и успел поддержать тетю Нину, а иначе она точно села бы мимо стула.

– Мне, честно говоря, даже удивительно, как это ваш феномен до сих пор не начали изучать, – как-то раз заметил мне Ефремов, когда мы с ним прогуливались по Нескучному саду. – Я бы, например, с удовольствием заснял на сверхскоростную кинокамеру процесс появления здесь предметов из будущего, да и вообще попросил бы вас обвешаться возможно большим количеством разнообразных датчиков, авось хоть какой-нибудь что-нибудь и зафиксирует. У меня нет такой возможности, однако у Косыгина с Шелепиным она есть. Неужели они настолько нелюбопытны?

– Иван Антонович, еще Экклезиаст, почесав в затылке, однажды изрек: «Во многом знании многие печали». Сами они ничего из перечисленного вами сделать не смогут, а привлекать посторонних экспертов недопустимо. Ведь раскрытие моей тайны неопределенному кругу лиц – это для них не какая-то там печаль, которая лечится стаканом-другим хорошей водки, а самая настоящая катастрофа. Если товарищи по партии догадаются, что Косыгин с Шелепиным знают будущее, но с ними не делятся, их мгновенно сожрут всей кодлой. Кстати, процесс перемещения материальных тел между мирами Антонов уже заснял, ему тоже было интересно. Знаете, ничего особенного. На предыдущем кадре предмет, подлежащий отправке туда, а на следующем уже другой, полученный оттуда. Сам процесс сопровождается электромагнитным всплеском с энергией около джоуля в очень широком диапазоне – от коротких волн до фиолетового края видимого света. И, между прочим, спешу вас обрадовать – писать воспоминания Брежнева о целине вам не придется, я с ним вчера сам познакомился.

– Да? Как это вам удалось?

– На почве взаимного интереса к поэзии и музыке.

– Надо же… про поэзию я слышал, а к какой музыке? Уж не той ли, что была записана на вашем ридере? Тася, послушав, потом целый день непроизвольно одну мелодию напевала, больно уж оказалась привязчивой. Эта, как ее – «Ого-го, ого-го, ай-яй-яй». Удивительно бессодержательные там песни, одна почти полностью состоит из пропеваемого по буквам названия.

Тут я понял, о чем идет речь. О «Супермаксе».

– Нет, для Леонида Ильича я подготовил куда более осмысленные вещи.

– И как он вам?

– Ничего, довольно приятный в общении человек. Моей невесте он очень понравился. Да и сам я ожидал худшего. Пока ни малейших признаков грядущего маразма не наблюдается. Типичный номенклатурный барин, но не отталкивающий.

– А как вы его классифицируете по восприимчивости к вашим воздействиям?

– Сложный случай, сам пока до конца не разобрался.

На самом деле ничего сложного там не было – Брежнев оказался «никаким» и для Скворцова, и для Антонова. Но это вовсе не значило, что мы с ним никак не сможем повлиять на здоровье нашего дорогого Леонида Ильича. Свести его в могилу сможет каждый из нас, Антонов быстро, я помедленнее, вот и вся разница. Но и обратное воздействие тоже возможно! По методике, опробованной на Шелепине. То есть Антонов начнет его гробить, а потом вмешаюсь я и верну пациента к жизни. Да, но такая методика опасна. Шелепин был абсолютно здоров, да вообще он почти на двадцать лет младше. Случится, например, с Ильичом какой-нибудь разрыв сердца или обширный инфаркт – и все, я его просто не успею вытащить. Да и вообще не смогу, наверное.

И еще я подумал, что, кажется, начинаю понимать, зачем Косыгин сделал из знакомства с Брежневым сюрприз. Вот, значит, когда мы с ним завтра увидимся, он, возможно, внесет ясность в этот вопрос.

Однако вот прямо так сразу брать и вносить ясность Алексей Николаевич не пожелал. И вообще вел себя так, будто ничего не знал о нашем с Верой позавчерашнем визите к Брежневу и уж тем более не сам его организовал. Похоже, он решил проверить, на сколько меня хватит, ну, а я в ответ начал проверять, на сколько хватит его. В конце концов, не ради же развлечения он все устроил! Зачем-то ему – ну, или им с Шелепиным – это было нужно.

Поэтому, когда он задал дежурный вопрос о состоянии работ по луноходам, ожидая ответа одной или максимум несколькими фразами, я начал с энтузиазмом посвящать его в возникшие по ходу разработки проблемы. Одной из главных мне казалась температура.

Дело в том, что ночью на Луне холодно, температура может опуститься ниже минус ста градусов. А сама ночь длинная, две недели, то есть никакая теплоизоляция кардинально не поможет. Электроника в принципе еще может перенести такую заморозку, да и то это еще надо проверять, а вот батареи точно не смогут. Сдохнут. И, значит, темной и холодной лунной ночью аппаратуру луноходов придется как-то подогревать изнутри. Причем классический способ – водкой – тут не поможет. Они, как и их духовный отец, то есть я, не пьют.