- Ты что говоришь, — пробормотал матрос, поднимая красное, распухшее лицо, — ты что говоришь такое?

Лысый похлопал его по плечу.

- Штука, друг, в том, что это не так уж важно, — задушевно сообщил он. — Мертвому тебе будет все равно.

Коуэн сел на койке.

- Ты что такое говоришь, а? — заревел он. — У меня сестра в Бостоне! Сестра, ты понял, козел бородатый?

И бросился на лысого с кулаками. Драки не получилось, потому что лысый отпихнул матроса и тот налетел на переборку.

- Сестра моя! — рыдал Коуэн, прикрываясь от посыпавшейся на него обуви, дождевиков и комбинезонов. — Трое детишек! Колин, Мэтт и Энгус!

В голову лысому полетел сапог.

- Колин! — следом полетел еще один. — Мэтт! Лысый увернулся, и сапог упал на одеяло.

- И Энгус! — проревел Коуэн, вырываясь из рук удерживающих его товарищей. — Пустите меня, я его убью, эту сволочь!

Но убивать никого не пошел, а повалился на палубу, заливаясь слезами и закрывая лицо.

- Колин, Мэтт и Энгус, ясно вам? Колин… Компаньоны подошли к нему и сели рядом. Лысый усмехнулся, глядя на эту картину и пригладил бородку.

- Эй, — Джейк потряс Коуэна за плечо, — моряк! Ты что это сопли распустил?

В этот момент в кубрике появился новый второй помощник — Манта, с сообщением о том, что сборище окончено. Матросы с «Калифорнии», не скрывая сожаления, покидали кубрик.

Ирландец замотал головой и стал подниматься.

- А ведь прав козел бородатый, — произнес он тускло почти совсем трезвым голосом. — Прав он, чего. Никому я не нужен. И Айлин не нужен. И малышам ее. Ни-ко-му…

Он хлопнул Джейка по спине.

- Ни кола, ни двора, так-то, парень. Песчинка — как там он сказал? В океане, да. Умру, так не заплачет никто.

- Ничего подобного! — возмутился Дюк.

- А? — Коуэн повернулся и взъерошил М.Р. кудри.

- Хороший ты парень, юнга, что надо. А только все равно… Он вытер широкой ладонью лицо, раззявил мокрый рот

и заголосил:

- Умру ведь, так никто и не заплачет!

- Я заплачу, — благородно пообещал М.Р.

- И я, — откликнулся его компаньон. — Мы оба заплачем.

- А я — так неделю рыдать буду! — гыкнул Коварик из-за стола.

- Каждый вечер кружечку за помин души, — поддержал Кангас. — Если только…

Он рыгнул.

- Если только не забудем!

- Ну что ты, разве так можно, — рассудительно заметил Крыса. — Забыть о выпивке, придумал тоже!

Команда загоготала. Коуэн высморкался и, пошатываясь, направился к трапу.

- Один из множества ор-р-р-ганизмов, — он покачал головой, остановившись на минутку, — ни вреда, ни пользы. Так-то, ребята. Считай, и нет меня вовсе.

С этими словами матрос выбрался из кубрика. С палубы послышался свист ветра, хлопнула крышка люка и все стихло.

- Ну, и мне пора, — сказал Дюк, поднимаясь.

Д.Э. тоже встал, чтобы немного проводить компаньона.

На палубе, неподалеку от рулевого отделения, обнаружился Коуэн. Он стоял у самого борта, не обращая внимания на бьющий в лицо ветер и снежную пыль, и вглядывался в ледяной сумрак. Искатели приключений тоже посмотрели на эту картину.

Ирландец вдруг содрал с голову шапку, отшвырнул ее, затем поставил ногу на планширь, взялся за вантину… У компаньонов перехватило дыхание. В три прыжка добрались они до борта.

- Эх, — Коуэн тоскливо покачал головой, снимая ногу с планширя, — даже на это пороху не хватило. Никудышный, видать, я человек. Правильно тот парень сказал, ох, правильно. Скотина он, скажу я вам, преизрядная, а человек умный. Да.

И, не слушая утешений, побрел назад, в кубрик. Искатели приключений проводили его глазами, вздохнули и простились.

- Надо за ним приглядывать, — глубокомысленно заметил М.Р. — Мало ли что.

Наутро снова выглянуло солнце, словно не было никаких ветров и бурь. Погода наладилась. Выразилось это, правда, только в том, что небо из пасмурного стало бледно-голубым. Все прочее осталось прежним: серые скалы и серый океан. Этого слабого света было недостаточно для того, чтобы придать яркости здешним краскам. Но уже после обеда солнце набрало силу, небесная голубизна стала ярче, и выше, и прозрачнее, и от этого казалась бескрайней, бесконечной, неподвластной даже времени. Убирая каюту, М.Р. крутился вокруг капитанского стола с картами, пытаясь узнать, сколько еще предстоит здесь пробыть. Коуэн опять был весел, беспечен и болтлив.

- Я — за борт? — удивился он, когда Д.Э. завел разговор о вчерашнем. — Вот же набрался-то. Не бери в голову, матрос. Я вон как-то чертей спьяну ловил. Маленькие такие, кусачие, так по столу и бегали! Рожи злющие, сморщенные, вот такие!

Старый моряк поймал черта на рукаве Джейка и скорчил гримасу. Тот хохотнул, щелчком отправил черта в спину проходившего мимо капитана Бабриджа и продолжил возиться с такелажем, стараясь при этом не нагибаться слишком низко и ни на что, по возможности, не присаживаться. Ящики, бухты и тумбы кнехта он презирал как никогда.

Зато после случая с лысым компаньоны приободрились.

- Вот, — назидательно сказал Д.Э., - вот. Сто раз я говорил: надо делать то, что любишь. Лысый ничего не любит, поэтому для него ничего не имеет смысла. Бородатый плавучий саркофаг.

Они с компаньоном, как обычно, во время собачьей вахты, стояли на носу, у брашпиля.

- А стихи? — фыркнул М.Р. — Вот дает! Пишут не для славы, не для денег — хотя, конечно, то и другое было бы здорово. Вот я… вот мы, например, пишем, чтобы не повесить нос. По зову сердца и для дела. Что ты ржешь-то?

- По зову сердца! — честно ответил Д.Э., продолжая смеяться.

Компаньон надулся.

- Ох, сэр, — Джейк вытер глаза рукавом. — Клянусь вам: ваши стихи — самые гениальные стихи, что я читал за всю свою жизнь.

- Идите вы! — пробурчал М.Р.

- Ну, вот вы неправы, неправы, — Д.Э. хотел похлопать поэта по тощему плечу, поднял руку и, сморщившись от боли, передумал. — Они правда гениальные.

Он осторожно оперся спиной о медный поручень и принялся рассуждать.

- Во-первых, они действительно помогают не вешать нос, а это самое важное.

М.Р. немножко подождал.

- А во-вторых? — спросил он. Компаньон запнулся.

- А тебе мало, что ли?

Он подумал еще и продолжил:

- И знаешь, что. Могу поклясться, стихи этого лысого наверняка о том, как плох сей мир и как лысый, бедолага, в нем мучается. Я из-за таких, как он, и стихи не люблю.