— Давай пойдем вон за теми! — Анна указала на группу хорошо одетых воинов, дворян, судя по их одежде и оружию, здорово пьяных — они, пошатываясь, брели по улице, обхватив друг друга за плечи и талии и распевая похабные песенки, которые я помнил по самым злачным тавернам Бейлстера. — Эти ребята ищут себе подходящий бордель, или я ничего не понимаю в мужчинах, — заметила Анна, дергая меня за рукав.

Я лишь пожал плечами:

— Зачем нам бордель? Мне вовсе не нужна шлюха. — Я сделал паузу, подбирая нужные слова: сейчас нельзя ошибиться. Во рту было сухо, как в пустыне. — Я хочу тебя, — наконец выговорил я.

Сделав это признание, я словно бросился в зияющую пропасть, но Анна будто не обратила на это внимания.

— А может, это мне нужна шлюха… У похотливого молодого bravo ведь могут быть такие желания, не так ли?

Я с сомнением засмеялся:

— Опять играешь в свои игры?

— Вовсе нет. Почему это только вам, мужчинам, достаются все удовольствия? Я неделями ходила в штанах и писала стоя. И думаю, сама стала наполовину мужчиной. Может, даже больше. Хочешь проверить?

Я покраснел и запнулся, не зная, что ответить.

— Оп-ля! А какую наложат епитимью за такой грех, а, Петрок, мой юный священничек?

— За содомию? Семь лет, — пробормотал я.

— Ха! Семь лет! — присвистнула она. — Семь лет без причастия! И как только мы сможем такое вынести? — Она выразительно выдвинула вперед бедро и подмигнула. — Ладно, пошли. — Я все еще колебался. — Слушай, — настойчиво сказала она, — в борделе за плотские наслаждения платят деньгами. Если есть золото, вопросов никто не задаст. Заплатим — получим кровать. Заплатим побольше, никто и не узнает, что мы там были.

Конечно, она права. Я чувствовал, как снова забурлила кровь, несмотря ни на что. Я желал ее, страстно и неудержимо, но мысль зайти в одно из этих заведений… В голове тут же замелькали все истории, рассказанные Биллом. Я с трудом сглотнул и наконец произнес:

— Ладно, ступай вперед. Я за тобой.

Пьяные вояки, кажется, знали, куда идут, — по крайней мере знал их предводитель. Приземистый, с коротким мечом и кинжалом на поясе, с длинным фазаньим пером на шляпе, он изрыгал ругательства, все время оборачиваясь к своим сотоварищам, и подгонял их, демонстрируя при этом сильный акцент уроженца северных графств Англии. Мы тихонько следовали за ними, хотя я сильно сомневался, что кто-нибудь из этой упившейся компании в состоянии заметить даже крадущегося за ними по пятам Вельзевула.

— Семь лет! — бормотала между тем Анна. — Это если согрешили двое мужчин? А если две женщины?

Я попытался припомнить, чему меня учили. «Decretum» Бурхарда Вормсского, жуткий перечень наказаний за все возможные грехи, о которых я раньше и не подозревал, в аббатстве нам буквально вбивали в головы. И теперь все это немедленно вспомнилось, всплыв на поверхность.

— Семь лет за то, что согрешил с животным, — сказал я.

— Да я вовсе не собираюсь заниматься этим с животными, странный ты человек! — заявила Анна.

— Пять лет отлучения и покаяния, если женщина занимается этим с другой женщиной. Кажется, так. Один год за мастурбацию — это для женщин. Для мужчин меньше. Вот радость-то! — добавил я. — Так, что у нас дальше? Два года за адюльтер…

— О Господи!

— …семь лет за то, что имеешь свою жену в задницу…

— Петрок!

— …а за «амазонку» — это когда ты сверху — три года. — Я развеселился и, кажется, впал в истерику. — Если сзади — тогда тоже три года. Но это если мы женаты. Ты что, не изучала такого, когда пребывала в монашках? Так, а вот если…

— Кажется, пора подвести итог, — перебила меня Анна. — Тише, о знаток наказаний и покаяний. Они, похоже, сворачивают.

Улица, на которую мы повернули, была кривая и такая узкая, что идущие впереди нас едва могли протиснуться по трое в ряд. Дома почти вплотную сходились над головой, а из темноты светили сквозь красное стекло огоньки ламп. Компания впереди разразилась новой песней, в которой расхваливалась «Улица роз» и всячески обыгрывались розовые лепестки и наслаждение сладким нектаром. Голоса пьяных звучали все настойчивее. Потом группа остановилась у какой-то двери. Предводитель постучал, обменялся с кем-то внутри несколькими словами сквозь решетчатое окошко, и они гуськом вошли, захлопнув за собой дверь.

— Ну вот мы и пришли на «Улицу роз», — сказала Анна.

— Такая есть в каждом городе, — заметил я.

В Бейлстере улица красных фонарей располагалась недалеко от «Посоха епископа», и я, конечно, всегда усердно избегав ее. Услышав стук, я обернулся. Анна барабанила в соседнюю дверь.

— Что ты делаешь? — прошипел я.

— Думаю, эта нам подойдет, — ответила она и снова принялась стучать. Я попытался оттащить ее и отчаянно воскликнул:

— Да погоди же!

— Хватит трусить, — пропела она. — У тебя душа ушла в пятки? Так давай я тебе их согрею, эти пятки, в доброй теплой постели. Кстати, сколько лет покаяния полагается за такое?

Тут дверь приоткрылась, образовав узкую щель, и оттуда высунулся нос картошкой. За ним последовало мужское лицо, все изукрашенное фиолетовыми прожилками лопнувших сосудов. Он смерил нас с головы до ног взглядом слезящихся глаз.

— Что угодно, благородные господа?

— Я… — начал было я.

— Мы ищем развлечений, добрый хозяин, — вклинилась Анна. Слезящиеся глазки еще больше сузились. Анна похлопала по кошелю, висевшему у нее на поясе. Кошель звякнул солидным перезвоном золота.

— Ах развлечений?! Это у нас есть, дорогие господа, это у нас имеется! — вскричал хозяин с разом повеселевшим лицом. Я даже испугался, что у него сейчас все сосуды на морде полопаются. Он распахнул дверь и впустил нас внутрь.

В огромном камине пылал огонь, вокруг стояли столы, за которыми сидели несколько мужчин с бокалами в руках. Вокруг сновали женщины, разнося блюда и напитки. Это могла быть обыкновенная таверна, если бы женщины не были голыми, не считая изукрашенных шапочек на головах некоторых из них, отчего они выглядели еще более неодетыми. Одни были молоды, другие не очень. Я застыл, словно обратившись в камень. Сплошные обнаженные груди вокруг, сплошные голые попки! И эти кустики волос внизу живота — густые и редкие, черные и светлые…

— В чем дело, братец? Никогда прежде не видел голых баб? — скривилась Анна.

— Никогда! — прошипел я в ответ. Истинная правда. А тут… сколько их тут? Десять? Дюжина? Я чуть не начал креститься, в такое впал возбуждение.

Две голые девицы подошли к нам и взяли за руки, всячески превознося нашу молодость и прекрасные одежды, да так, словно нас тут и не было. Усевшись за стол, Анна заказала вина и достала из своего кошеля два безанта.

— Это вашей хозяйке, — заявила она. — Скажите, что мы желаем с ней поговорить.