можно будет снять железо с ног. Для меня, правда, это означает полную неспособность перемещаться своим ходом в течении месяца, со всеми вытекающими. Только и останется, что заниматься благотворительностью.

«Кстати, о ней…»

Беру с тумбочки мобильник, пишу длинное послание Мине со словами соболезнования и поддержки. Поколебавшись, добавляю в конце, что был бы рад её видеть. Не факт, что она, подавленная смертью матери и потерей ресторана, кинется навещать Лиру, но чем чёрт не шутит? Следующая смс-ка отправляется ЧжунСоку, с предложением обсудить наши договорные отношения, что называется, за закрытыми дверями, ибо с правками я закончил.

Осталось разобраться с песней — я ведь обещал ЁнИль. Минут пятнадцать у меня уходит на изучение интерфейса программы — а он, при кажущейся простоте, начинает подбешивать своей замороченностью — а дальше, по памяти накидываю ноты одну за одной, заодно подглядывая их названия. Конечно, было бы классно самому записать аранжировку, дабы чужие ручонки не испохабили композицию, но ближайший мелодиатор у ЁнИль, как и умеющая с ним управляться, судя по всему. Придётся просить девчонку, чтобы не покушалась на песню до моей выписки. А может и играть научит…

Отправляю айдолке готовый вариант, строго настрого запретив исполнять без меня, а в ответ получаю кучу сердечек. Видимо, понравилось.

После обеда заявляется ЧжунСок — с уже традиционным букетом белых роз в одной руке и стильным кожаным дипломатом в другой. Он недоумённо оглядывает интерьер палаты, ища взглядом давешние корзины, но их и след простыл. Ещё бы! На следующий-же день я попросил персонал избавить меня от этого белоснежно-мёртвого ковра, и медсёстры быстро растаскали неожиданную халяву кто куда. И мне хорошо и им приятно. Да и что бы я сказал ЁЛин, увидь она столь щедрый подарок?

Недовольно покачав головой, чёболь пристраивает букет на тумбочку и садится сам, пододвинув стул вплотную к кровати.

— Аньон, ЁнМи, — здоровается он, пробегая взглядом снизу вверх по очертаниям моей тушки под одеялом. — Как ты себя чувствуешь?

Показываю чёболю большой палец и киваю на тумбочку, где придавленный цветами лежит контракт. Стараюсь при этом всем своим видом продемонстрировать, как я горю желанием поскорее перейти к делу, а не отвлекаться на пустопорожний трёп. Парень намёк понимает, и исписанные листы перекочёвывают из-под букета к нему в руки.

Я постарался конкретизировать свои претензии по каждому спорному пункту так что вышло весьма объёмно. ЧжунСок же, увидав оборотные страницы, заполненные моей рукой, косится на Лиру с чем-то явно напоминающим уважение во взгляде. Читает он долго и вдумчиво, периодически сверяясь с оригиналом, а дойдя до последнего предложения, поднимает голову и удивлённо таращится на меня.

— Ты правда хочешь включить в контракт этот пункт? По-моему, это смешно, — произносит он, с изрядной долей сарказма. Делаю вид, что не понимаю, о чём идёт речь, и ЧжунСок читает с листа: — «Работодатель обязуется не влюбляться в работника. Нарушение данного условия влечёт за собой немедленное расторжение контракта без каких-либо штрафных санкций, а все финансовые обязательства работника перед работодателем будут считаться исполненными».

Мысленно хмыкнув, киваю. Этот абзац пришёл мне на ум совершенно внезапно, во время размышлений как ещё можно обезопасить Лиру от возможных подкатываний со стороны чёболя. Логика была проста: можно сколь угодно прописывать в договоре положения о харассменте, но если у парня случатся «чуйства», это никак не будет регламентировано, а значит, допустимо. На крайний случай, под влюблённость можно подвести любые поползновения, будь то ухаживания, или букет роз, подаренный без повода.

— Ты понимаешь, какой бред написала? — набрасывается с критикой ЧжунСок. — Я нанимаю тебя не в секретари, а в качестве своей девушки, коей тебя будут считать. И подарки, свидания, возможно даже поцелуи — не по-настоящему, конечно — должны являться частью представления.

«Хорошая попытка, но мимо» — мысленно отвечаю чёболю. Намеренно или нет, он выдаёт мокрое за холодное, путая игру с настоящими чувствами. Мне таким приёмом голову не заморочишь. Одно дело на людях что-то изображать, а другое — ссылаться на договор где-нибудь в приватной обстановке. Да и если вспомнить, изначально речь шла о совместных «засветах», не больше. Всё остальное стало вылезать в процессе.

Беру телефон, пишу, чувствуя как внутри меня нарастает волна раздражения:

[Цитирую: «Не обязательно демонстрировать проявление чувств — за нас это сделает пресса и слухи» — конец цитаты. Объяснишь, почему ты противоречишь сам себе? А ещё, почему контракт составлен таким образом, что подпиши я его — навсегда стану твоей вещью? Либо мы приводим договор к обоюдовыгодному варианту, либо ты проваливаешь с позорным клеймом трепла, а я возвращаю деньги по расписке]

Лицо чёболя демонстрирует несколько цветов спектра подряд, а его рот открывается, дабы произнести, видать, что-то совсем нецензурное. Но здравый смысл даёт о себе знать: он сминает в кулаке ни в чём не повинные листы, молча встаёт и, не попрощавшись, уходит. Я же, с чрезмерным энтузиазмом демонстрирую закрытой двери средний палец и подумываю было послать мажору пару особо «ласковых» смс-кой, но на глаза попадаются белые бутоны. С яростным, безмолвным криком швыряю их вслед за парнем, и валюсь обратно на кровать, ибо мне скручивает болью низ живота.

Медсестра управляется быстро: она меняет простыню и рубашку, а в качестве бонуса надевает на Лиру подгузник вместо прокладки. Ох уж эти месячные! Лёгкое раздражение, которое я испытывал всё утро, продираясь сквозь юридические дебри, было не следствием дерьма в головах составлявших контракт, а подошедшими критическими днями. Ну а чёболь удачно подлил масла в огонь своим «Ну а чо такова, сама дура». Вот я и психанул в конце нашей деловой встречи. Теперь неизвестно, вернётся он с исправленным манускриптом или мне придётся обломать Мину. Хорошо, пообещать ей ничего не успел — думал, сюрприз сделаю. Ага, размечтался!

Под убаюкивание болеутоляющих я засыпаю, а просыпаюсь, когда за окном уже стемнело, от стука в дверь. Мина! Выглядит она неважно: по девчонке как будто катком проехались — в переносном смысле. Мешки под глазами, патлы вместо причёски, помятая физиономия без макияжа… Жуть! С вымученной улыбкой на лице она здоровается, оставаясь, при этом истуканом стоять возле двери. Традиционным жестом приглашаю свою начальницу проходить и располагаться как дома. А когда девчонка устраивается на стуле, киваю ей на чёбольский букет, возвращённый на место заботливой медсестрой. Цветы нисколько не пострадали от столь варварского с собой обращения, и мне не стыдно передарить их Мине. Пусть порадуется.

— Это от того чёболя? — притворяясь, что не поняла