Все понятно. Сейчас Кегерн и Гордон начнут о том, не является ли третья планета неким экспериментом, начатым исчезнувшей сверхцивилизацией, или же ее диснейлендом. Потом Гордон задумается, а что, если те, со второй планеты, взяли и материализовали мечту? Это была цивилизация, воплощающая мечты? Свои собственные? Или же даже наши? (Они же знали о нас!) То есть это все могло быть для нас? В ожидании нас? Они понимали, что мы когда-нибудь окажемся здесь?! Интересно, с какой миной, консультант Томпсон, вы будете все это докладывать?

— Конечно, мы не впадем в такой маразм, чтобы заподозрить цивилизацию со второй планеты в создании этой пасторали, — говорит Марк, — но что-то здесь все же не так.

— А представь-ка, Марк, что было бы, если б эта планета была у нас первой? Страшно даже вообразить.

Марк посерел лицом, сказал:

— Мы не знаем еще, что будет на этот раз.

Что нам удалось узнать? Лимы (они так называли себя) произошли от миролюбивых и исключительно травоядных гоминид. То есть если бы нашими предками были, скажем, орангутаны, у нас тоже была бы Гармония? Только, наверное, обошлось бы без Цивилизации.

— Если на Земле основные принципы организации жизни: конкуренция, борьба за существование, естественный отбор, то у них симбиоз. Ты представляешь! — Я не понял по интонации Марка, он восхищается или же возмущается. — А когда появился разум , он преобразил симбиоз в гармонию социума. Наши предки боролись с природой, а у них симбиоз с деревьями и полями, зверями и птицами, реками и озерами.

Можно ли считать все это цивилизацией? Мы с Марком решили, что нет. Но уже вскоре поняли — их цивилизационное усилие направлено на усложнение и одухотворение симбиоза. То есть это не «золотой век» здесь, а некий результат пути? Только по нему прошли люди светлые, гармоничные.

Просто это была другая цивилизация. Их труд (в отличие от того, что было на заре цивилизации нашей) не вычитал из них силы, цвета и сока жизни, не сушил мозг и душу. Это цивилизация Гармонии? Подходить к ней с меркой прогресса — все равно как если бы некий инопланетный разум посчитал бы земное человечество неполноценным из-за неспособности к телепортации или отсутствия хвостов и жабр.

У лимов было какое-то «шестое чувство» (мы пока что назвали так), они сознавали др у г друга . (Как нам не хватает здесь исследовательского дара Стои!) Боль, грусть, страдание, радость одного проникали в каждого. Каждый впускал в себя (не мог не впустить? Так было устроено?) чувства всех. Получается, здесь не может быть не то что насилия, вообще принуждения?! Ни социального, ни межличностного. Причиняя страдания ближнему, неизбежно страдаешь сам. И с тою же неизбежностью плохо становится всем. Это у них врожденное? Подарок от эволюции? Данность такая, да? Потом уже мы узнали, они развивали, углубляли эту свою данность. Они хотели, чтоб так… Потому что любят другого как самого себя?

— Всю эту гармонию легко не то чтобы порушить, — задумывается Марк, — вывернуть наизнанку. Надо только научить их получать удовольствие от собственного страдания.

Мы нашли у лимов ген, блокирующий в их клетках онкологические эксцессы, и ген, как мы поняли (если б Стоя была сейчас с нами!), исключающий чрезмерную боль — ровно столько, чтобы услышать сигнал «ты болен» и всё. К тому же, у них практически и не было болезней. Их клетки просто старели, и только. Лимы жили и умирали почти без страдания. То, о чем на Земле лишь мечтали, здесь было положено изначально, как само собой разумеющееся.

— То есть мы попали в царство добра и света по необходимости?! — вдруг возмущаюсь я.

— В этом есть что-то даже пародийное, — говорит Марк.

— Но когда видишь их лица, наблюдаешь их жизнь… Неужели нам так обидно, что они умирают без боли? Мы не можем простить, что им не надо было бороться за выживание, что они не только никогда не убивали ближнего, но и не отнимали у него куска? Они получили счастье, и свет, и гармонию даром? У них не было выбора, да? Но ведь и платы за сам этот выбор они не знают — они свободны от нее, а мы нет!

— А у нас только путь , — как бы самому себе сказал Марк. — Но мы не дошли. Нас завораживает глубина этого нашего «не дошли», а у них ее нет и при всем нашем благоговении пред чистотой и целостностью их бытия, мы не считаем лимов равными себе. Но у них свет, в них свет! И какая разница, как сие устроено, на чем держится? А если разница есть, получается, мы действительно любим свое страдание.

— Значит, в нас все же сидит надежда, что страдание когда-нибудь должно обернуться чем-то таким, может быть, самым важным и главным.

— Но вот же, не оборачивается! — почти что кричит Марк. — А я устал. Не отдохну все никак. — После паузы. — Мы просто не можем по-другому, а они могут, но я докопаюсь до их изъяна.

— Мы не можем принять добро и свет вне откровения свободы, и мы правы. Да! Я снова понял — правы. Но понимаешь ли, Марк, их цивилизация еще очень юная. Высадившись на этой планете, мы оказались в Начале — в своем Начале, которого не было никогда, мы прекрасно знаем. Здесь воплощена мечта о Начале, которого не было.

— И которого мы недостойны, Джон.

— А мы попытались увидеть здесь Конец. Только его не будет никогда для нас, — мы не дотянемся… Наш путь к этому… но мы не дошли, не справились. А их путь в этом — вот в чем разница, Марк!

— А мы все никак не откажемся от пути, которого нет, — усмехается, пытается усмехнуться Марк.

— Путь, которого нет, выводит к…

— Пустоте, отчаянию, — подхватывает Марк.

— Чистоте и свету, — продолжил я.

Мы исследуем «окно». Теперь, по всем расчетам получается, «Возничий» пройдет. А «окно» оказалось стыком между пространственными плоскостями. (Как мы и предполагали.) Так во́т как перемещались те, со второй планеты! У них должна быть какая-то карта всех этих «окон». Во всяком случае, стало ясно, что нам надо было искать у них. Все, что мы взяли с собой со второй планеты, было перелопачено в который раз, но мы не нашли.

Мы можем через «окно» войти в смежную плоскость пространства, но нам надо возвращаться на Землю, нам пора . А в смежную плоскость пойдет автомат.

Как знать, может быть, через это «окошко» «споры жизни» когда-то и попали на Землю?

Девушку звали Кера. Высокая, немного нескладная. Марк? Это оживание каких-то отмерших пластов, не знаю, души, не души? Это его прорастание сквозь себя новой веткой, что ли — то, что делалось сейчас с Марком, я представлял примерно так.

Кера пыталась принять на себя его «тяжесть», его «боль». Но ведь все лимы пытались? Может быть, это с Марком потому, что у нее получалось неумело. Как-то трогательно неумело. В смысле, здесь неуместно любое «потому что».