задумчивым как никогда прежде. Он не решался признаться прекрасной Ольге в своём благоговении перед ней. А что, если она его не любит и отвергнет?… — говорил он себе в мучительных раздумьях. — Я удалился от общества, отрёкся от мирских радостей, я вдвое старше её… Сможет ли она полюбить меня несмотря на это?

Она признавалась ему в желании попасть ко Двору, как планировал её отец, потребовать законные права как дочь и наследница графа Андрея Андреевича Кивостикова, войти в высшее общество Санкт-Петербурга, затмить своих жестоких врагов, отомстить им за причинённое зло, и просила его помощи в этом. Но он, Вяземский, терпеливо советовал ей простить и забыть полученные обиды, ибо никакая другая месть не внесёт большего смятения в душу врага, чем прощение в ответ на причинённое зло. И он страдал, уходя в бесконечные прогулки по опушкам лесов или по влажным от ночной росы лугам, всё ещё холодным, пока тысячи тревожных мыслей проносились в его благородном уме, посвящённом добру, но теперь охваченном страстными любовными стремлениями:

"О! Он хотел воспитать её, возвысить её сердце к возвышенным духовным устремлениям, противопоставляя их мирским желаниям, что тревожили её, заставляя беспокоиться о достижении эфемерных позиций при Дворе неверующей и развращённой государыни.

Он хотел привести её к тем глубоким исследованиям Философии и Науки, которые преображали его самого, помогая обнаружить Бога в глубинах собственной души, осознать себя частицей Абсолюта, ещё неведомого ей; и вести с ней плодотворные дискуссии о человеческой душе, её возможностях, её судьбах, её эволюционной эпопее, её славе сквозь тысячелетия, её триумфах в полноте вечной жизни. Он хотел дисциплинировать её, подчинить строгим принципам Посвящения, как он делал со своими учениками, сделать из неё хранилище добродетелей, ларец драгоценных душевных способностей и, возможно, жрицу Христа, подобную тем, кого он встречал в тайных святилищах Тибета.

Он хотел видеть её любящей ближнего до самоотречения, бодрствующей у изголовья больных, как делал он сам, врачующей раны, обучающей невежественных, защищающей слабых, утешающей разбитые сердца, усмиряющей безумных неодолимой силой любви, вяжущей чулки и плащи для бедняков на зиму, защищающей сирот, стариков и рабов, любящей Евангелие Божьего Мессии с кротким смирением того, кто возродился для добра."

"Но… чтобы вести её по этому сияющему пути возрождения, ему необходимо было получить её послушание… и только брак мог привести её к такому повиновению.

Он хотел гулять с ней, бродить по лугам, покрытым травой, увлажнённой инеем, в безмолвии лунных ночей, уча её понимать природу и наедине с ним трепетать в едином порыве прославления Всевышнего Творца, впитывая гармонию вещей в самом движении воздуха, в стрекотании насекомых, в пении соловьёв, в аромате цветов, в жизненной силе лесов, в вое волков, в журчании вод. И, прижимая её к сердцу, целуя её прекрасные кроткие и чистые, как у ангела, глаза, окутывая её нежностью тысячи ласк, которые его любовь могла ей подарить, рассказать ей о бескрайности Бесконечного и о существовании других миров и других братских человечеств, пульсирующих в том вихре сверкающих звёзд, роящихся в звёздной вселенной, добавляя, что однажды и они вместе, счастливые, достигнут одной из тех благословенных обителей, где любовь и добро были истинной нормой, и где они продолжат восхождение к совершенству.

Но… чтобы иметь возможность вести её к опушкам сосновых лесов в тишине лунных ночей, обучая той бессмертной Философии, которая освещала его собственное сердце и разум; чтобы заключить её в объятия, благословляя Бога через любовь, которую он ей посвящал, необходимо было, чтобы она стала его женой.

И он хотел подняться с ней на вершину одной из тех гор, что виднелись от скита, чтобы там встретить рассвет, созерцая захватывающую панораму местности под лаской первых весенних солнечных лучей. И под этим героическим благословением природы, там, наедине с ней и в присутствии Бога, нежно держать её в своих объятиях и ласкать как высшее благо, дарованное ему Небесами, возобновляя признания в любви, побуждая её славить Бога за счастье чувства, соединяющего их, за то Солнце, что празднично всходило на горизонте, за ту росу, что давала жизнь земле, за те леса и рощи, полные жизни, что виднелись вдали, за тот великолепный пейзаж, выражение самой любви Божьей, создающей лишь то, что прекрасно, драгоценно и полезно для Его созданий.

Но… чтобы всё это превратилось в очаровательную реальность, необходимо было жениться на ней. И жениться без промедления, прежде чем она бросится в сомнительное приключение поисков Царицы, потому что правда была в том, что он безумно любил её, страдал, нуждался в её моральной поддержке, чтобы продолжать благотворительную миссию, которую он возложил на себя из любви к Евангелию, и что, несомненно, он уже не мог представить жизнь без неё."

Спустя несколько дней, движимый теми же чувствами, он набрался храбрости, признался ей в любви и попросил её руки.

Ошеломлённая, Ольга Надя Андреевна не смогла произнести ни слова. Но она взяла великодушную руку этого отеческого Сергея с благодарностью и пылом, и смиренно поцеловала её, разразившись слезами в его объятиях.

Месяц спустя состоялась свадьба в Санкт-Петербурге, в старом доме Ольги, поскольку Сергей уже избавился от своих тамошних владений, и это для того, чтобы общество, всегда склонное к злословию, убедилось с абсолютной уверенностью, что князь Вяземский женился на Ольге Наде Андреевне, соблюдая все требования действующего закона и с согласия Царицы, поскольку девушка была сиротой, а её отец не назначил ей опекуна перед смертью. Однако до этого события он пытался примирить Ольгу с семьёй, великодушно затушёвывая инцидент, произошедший с девушкой, но ему не удалось быть принятым в доме Кивостиковых ни разу, когда он пытался их навестить.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ОЛЬГА НАДЯ АНДРЕЕВНА

I

Молодожёны сделали поместье Вяземских своим домом. Вскоре местные крестьяне, которые полюбили Ольгу за её изящные манеры, красоту, нежный голос, которым она развлекала их пением, и за грациозность в цыганских танцах, стали называть это поместье "Усадьбой прекрасной Ольги".

Живя там и выполняя неотложные обязанности в скиту, Сергей понимал, что задачи требовали от него больших усилий и даже жертв, и он отдавался им со свойственным ему пылом. Ежедневно совершались поездки, обычно верхом, а иногда на санях и тройках, если Ольга сопровождала его. Он чувствовал себя безмерно счастливым рядом с молодой женой, любя её с нежностью большей, чем всё, что он любил до сих пор, — чувством идеальным, вдохновлённым самими евангельскими заповедями. Он приобщал её к своим исследованиям и делам, посвящал её, как и желал, в философию, которая