Когда он шёл обратно в общежитие, плакат на стенке одного из корпусов, написанный помадами и лаками, был полностью готов. Увы! Похоже, материалы мало подходили для работы живописца. Там, где в своей вечной и бескомпромиссной оппозиции сходились белый круг и красный клин, все краски растеклись, перемешались, породив нелепое пятно противного, как Барби, поросячье-розового цвета.

На другой день на работу Лёша не пошёл. Во-первых, всё болело, во-вторых, добраться до «Мак-Панка» стало делом не простым, а, в-третьих, всё равно все бастовали. Может быть, от этого злосчастного притона уже ничего и не осталось, разнесли на части? Одним словом, Алексей остался на своей кровати, снова отвоёванной. Когда во время Революции студенты первом делом взяли и торжественно изгнали коменданта, их общага вправду стала общей. Кое-кто из её жителей исчез, другие появились, хотя вроде их никто не приглашал, и в институте они вовсе даже не учились. Брали вещи – где придётся, чьи придётся и когда придётся, – ночевали где попало. На Алёшиной кровати спал какой-то тип, но он довольно мирно согласился возвратить её хозяину: мест, к счастью, в том числе и в коридоре, было много.

Алексей, конечно, сожалел, что должен проводить всё время Революции вот так, больным, разбитым, сидя дома. Но после вчерашней вылазки за бабками куда-либо идти ну просто совершенно не хотелось. И куда, по правде говоря? Бои были закончены. Весь город перешёл в руки восставших. Правда, активисты постоянно находили важные занятия: что-нибудь разбить, кого-нибудь порезать, где-нибудь подраться. Надо было жечь гламурные журналы, предварительно свалив газетный киоск на – бок, уничтожить дорогую мебель и «элитные» портьеры в магазинах, вылить «Кока-колу» в люк канализации… Алёша был бы рад заняться этим, но, увы, ужасно себя чувствовал. Во вторник он вышел из дома всего только раз и ненадолго – поискать еды. Хотя так вышло, что толпа случайно вовлекла его в весёлый суд над манекеном из витрины, разодетым в самые буржуйские наряды и радостно повешенным на дереве за длинную пластмассовую шею. Ну, и всё. В других делах Двуколкин не отметился.

Весь вечер он провёл у телевизора. Кто-то притащил из магазина, ставшего бесплатным, маленький походный телевизор, разумеется, с запасом батареек. Новый ящик водрузили сверху на общажный, не работавший, поскольку электричества и не было, и, в общем, не предвиделось. Вместе агрегаты походили на тандем из самовара и заварника. Рядом толпились пострадавшие бойцы за Революцию, которые, как Лёша, не могли в ней поучаствовать. Каналы все были уже в руках восставших. Так как, разумеется, рекламу запретили, а «Аншлаги» и подобные им вещи сами прекратились, то по ящику крутили фильм про Штирлица. А в перерывах между сериями, даже иногда во время, если было что-то срочное – показывали новости. Читали текст студенты-журналисты в грязных и облезлых помещениях; отсутствие красивости и лоска придавало им вид бесконечно честный и – в глазах революционеров – жутко правильный.

Товарищи Алёши все куда-то подевались. Видел он их лишь до своего ранения. Может, тоже где-нибудь валялись в синяках, а то и хуже? Или были в эпицентре Самого Великого? До вечера среды Двуколкин мог только гадать.

А в этот самый вечер он опять сидел у зомбо-ящика в компании прочих жителей общаги. Шли новости о том, что славный лозунг докатился до Австралии, в которой объявили все блага земли народным достоянием. Потом довольный диктор рассказал, что бой за Кремль вот-вот окончится победой и что президент, по слухам, убежал подземным ходом, таким образом признав своё сверженье. Жители общаги загудели и решили взять ещё по пиву. Тут вошли Аркадий, Виктор и Снежана.

– Люди! – закричал Алёша. – Наконец-то! Я-то думал: где вы, что там с вами?

Бывший вождь Аркадий (ныне рядовой боец прогресса) радостно, по-братски обнял Алексея.

– Тебе лучше? Видишь хорошо? О, блин, а мы-то так боялись за тебя!

– На мне всё заживает, как на кошке, – отвечал Алёша, но друзья уже не слушали.

– Ты видел, нет, ты видел?! – повторял Аркадий. – Это просто чудо! И подумать только – это дело наших рук! Мы просто захотели – и свобода наступила! Представляешь? Нет, я не могу поверить!..

– Бабушка сказала, это даже круче, чем при Сталине, – довольно сказал Виктор. – Слушай, мы сегодня очищали город от последствий старого режима. Всякую рекламу обдирали, вывески снимали буржуазные…

– Ребята! – продолжал шуметь Аркадий. – Мы сломали общество спектакля! Остаётся только сделать всё, как пишет Фромм в последних главах…

– Только вот не надо всяких Учредилок! – перебил его Витёк.

И тут все замолчали.

Поражённые и злые, вдруг раскрыли рты и вперились в экран.

Там шла реклама!

«В наших заведениях, – говорил задорный голос, между тем как на экране демонстрировали бургеры, – приятно, неформально, вкусно, дёшево! Сюда приходят только настоящие бойцы! В «Мак-Панке» всё по-настоящему: только самый натуральные овощи, хлеб, мясо и самая реальная атмосфера! Приходите к нам! «Мак-Панк» – даёшь настоящее!».

– Что это значит? – прошептал Аркадий.

Все молчали.

– Как так может быть?! – вскричал вождь уже громко. Кто был в комнате, взглянули на него.

– Мать… – выругался Виктор. – Кто этих уродов пропустил в эфир? Эта столовка, она, что, стянула наш девиз?!

– А что, – спросил какой-то парень, – лозунг изначально не «Мак-Панка»? Я-то думал, это мы его стянули!

Тут Аркадий перестал бледнеть и покраснел, а Лёша понял вдруг – совсем интуитивно, – что во всём виновен.

Вчетвером – Аркадий, Виктор, Лёша и Снежана – они заперлись в своей пятьсот тринадцатой. Витёк всё время матерился, не волнуясь, что с ним рядом девушка, но, кажется, суть дела до него не доходила, он был просто возмущён рекламой. Между тем, Аркадия охватило настоящее отчаяние. Его восторги рухнули в секунду: своё дело вождь увидел полностью проигранным. Он бегал по каморке взад-вперёд, махал руками и всё время повторял:

– Блин, нет, нет, нет! Только не это!!!

– Да чёрт с ним! – сказал Витёк. – Понятно, ясен пень, что эти воры спёрли твоё творчество. Но, слушай! У тебя же ещё много! Плюнь на них! С кем не бывает, всё равно нас больше, завтра мы их всех додавим!

– Неужели ты не понимаешь?! – возопил Аркадий. – Слышал, что сказал тот парень: «Разве лозунг изначально не «Мак-Панка»?». Так его воспринимают! Понимаешь? То есть, если я скажу наш лозунг, они сразу вспомнят про «Мак-Панк»! А если мы его напишем на заборе…

– Вот чёрт! – до Витька, похоже, стало доходить.

– … получится, я делаю рекламу!

– Да весь город, получается, в рекламе этого «Мак-Панка!» – поняла Снежана.

– В том-то и дело! – вождь закрыл лицо руками.