Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так как город был в руках восставших, баррикады в основном уже сломали. Кое-где они ещё виднелись, но уже наполовину развалившиеся. Горы мусора, аллеи из поваленных деревьев, развороченные улицы и кучки странных личностей повсюду всё же напоминали, что в стране творится нечто историческое. Транспорт не ходил. Костры жгли почти всюду. Кажется, погромы уже кончились: похоже, что громить народу стало уже нечего. Бутики и салоны красоты – ну, бывшие, конечно – попадались тут и там, зияя пустотой: сгоревшие, разбитые, казнённые. Поэтому вид целого, весёлого, с сияющими окнами «Мак-Панка» впечатлял. Ребята прошли мимо этого притона, вызывающе торчавшего в пейзаже, так похожем на военный Сталинград. Между тем, внутри кипела жизнь: сквозь большие окна можно было видеть развесёлую толпу в косухах и банданах, в камуфляже и готичных балахонах, с ирокезами и патлами.
– Вот мерзость! – сказал Жека.
Через пять минут они, уже оставив позади гнусный «Мак-Панк», пришли к остаткам чьей-то здоровенной баррикады. Наверху горы из мусора стоял во весь рост парень, пьяным голосом оравший гимн Советского Союза и махавший знаменем. Алёша пригляделся и увидел, что в руках у этого субъекта – не кумач, а увеличенная копия кассирского флажка «Свободная касса».
В этот-то момент Двуколкин и решился: он убьёт Пинкова, чем бы это ни грозило.
До «Морозова» осталось пара сотен метров, когда Лёшины товарищи сказали, чтобы дальше он шёл в одиночестве. Они решили притаиться за углом и наблюдать за домом и за Алексеем: но, конечно, так, чтоб скрыть свою причастность к покушению. После совершения казни было велено (конечно, если вдруг Пинковская охрана сразу не прикончит) уходить так, чтобы не поставить их под подозрение. В случае же, если Лёша не свершит того, что должен, Виктор обещал расправиться с ним собственными силами, пускай даже для этого пришлось бы взять «Морозовъ» штурмом, как Бастилию.
Тяжёлый, но уже согретый пистолет лежал под левым боком.
– К Лизавете Александровне! – воскликнула консьержка до того, как Лёша что-либо успел произнести.
Двуколкин лишь кивнул, не в силах сказать «да», дошёл до лифта, осторожно наступая на ковёр, и попросил служителя:
– Пожалуйста, седьмой.
– К Пинковым? – равнодушно сказал тот, но у Двуколкина тотчас же пересохло в горле, перестал ворочаться язык.
Те несколько секунд, что они ехали, Алёша ощущал, как у него немеют и становятся тяжёлыми все члены: руки, ноги, голова и даже веки, почему-то норовящие закрыться.
На площадке он был в совершенном одиночестве. Осталось только позвонить в квартиру, попросить хозяина и… Но всего этого можно было и не делать. Лёша простоял минуту. Две. Три. Даровал Пинкову лишних двести сорок секунд жизни. Потом вспомнил про злосчастный лозунг и про революцию, украденную, как то солнышко из сказки – крокодилом.
Вспомнил – и нажал звонок.
Служанка отворила:
– Вы, наверно, к Лизе?
– П-позовите м-мне, пож-жал-луйста, хозяина, – услышал Алексей свой голос где-то вдалеке.
– Что, Александра Львовича? А-а! – тётка улыбнулась. – Понимаю, понимаю!
И исчезла.
Алексей не помнил, сколько прошло времени.
Рукой он нащупал пистолет, схватил его так крепко, как был в состоянии, и ждал, ждал своего заклятого врага…
… Пока внезапно на пороге не возник его кумир.
Омлетов!
Когда Лёша оказался в кабинете, он успел уже немного поваляться на полу в истерике, поползать на коленях, выплюнуть пустырник, принесённый горничной, и выпить валерьянку из рук Лизы. Его всё ещё трясло. Папаша запер дверь и усадил Алёшу в кресло (то, медвежье) рядом со столом, где помещался ноутбук с куском романа.
– Так, – сказал Пинков-Омлетов. – Объясни-ка мне ещё раз, что к чему! Да не волнуйся!
Алексей сквозь слёзы ещё раз пересказал всё про убийство, кражу лозунга и прочее.
– И что же помешало? – с интересом спросил Алоизий.
Лёша объяснил, что он не смог поднять руки на своего кумира, на любимого писателя, вождя нонконформистов.
Алоизий скромно улыбнулся.
– Я… не знал… что вы… Пинков… – промямлил парень.
– Да, пишу под псевдонимом, – отвечал небрежно автор. – Так ты говоришь, они тут, за углом?
– Кто?
– Ну, твои приятели.
– А… Да…
Двуколкин не поколебался сдать убийц любимого писателя.
– Они вооружены! Один, по крайней мере!
– Ничего, – сказал Омлетов. – У меня охрана. Сейчас вызову.
Потом он нежно обнял Алексея вместе с креслом:
– Эх, товарищ! Понимаешь, что ты спас всю Революцию в лице её вождя?
Алёша ничего уже не понимал. Поверил на слово.
– Наконец-то! – закричала Лиза, когда господа изволили покинуть кабинет. – Скажите уже, что случилось!
– Этот парень спас меня от смерти! – важно заявил Пинков, и Лиза без смущения бросилась Алёшу обнимать.
Потом папаша заявил, что должен предпринять некие действия в связи с произошедшим, быстренько оделся и ушёл, а Лиза потащила Алексея в красную каминную. Двуколкин раньше не был в этой комнате. Колонны чистой яшмы и диван с картинами да Винчи на подушках показались ему малость слишком пышными. Но Лёша промолчал. Позволил уложить себя на мягкое, как раз между журналом «Офисьель» и блюдечком октябрьской клубники во взбитых сливках. В телевизоре показывали моды. Алексей бессмысленно уставился в экран. Под крайне некоммерческий шедевр группы «Тайм-аут» взад-вперёд шагали девушки:
Где-то за лесом кактус гниёт.
Где-то за лесом кактус гниёт.
Где-то за лесом кактус гниёт.
Где-то за лесом кактус гниёт.
Я хочу глотать клей ПВА!
Да, сразу было видно: модельер – товарищ субкультурный и нонконформистский. Манекенщицы, костлявые, как узники концлагеря (намёк на голодающую Африку) изящно демонстрировали вариации на тему маоистской униформы. Синие костюмчики со стразами и перьями, в обтяжку и гофре, с игривыми шнуровками и милыми карманцами на попке демонстрировали явную приверженность прогрессу. А берцы на шпильках, конечно же, были блестящей находкой.
Подруга стащила с Алёши рубашку:
– Ох, бедненький! Как тебя били! Сейчас я помажу!
Она убежала куда-то, вернулась с баночкой мази.
Двуколкин лежал, как мешок, и глядел одним глазом на подиум, где рассекала приятная барышня в чёрной беретке со звёздочкой чистого золота.
Лизины руки гладили Лёшину спину приятно и нежно…
Внезапно показ мод прервали, возникла заставка «Последних известий».