— Гвент доложил, что украли скатерть, на которую пролилось вино. Кто это сделал, неизвестно.

— И уже никому не станет известно, — добавила Гастингс, не спуская глаз с Марджори. — На скатерти должен был остаться яд, скорее всего настойка опиума. Достаточно капли, и человек перестает чувствовать боль. Вторая капля разит насмерть. Тристу невероятно повезло.

— Ты спасла его, Гастингс. — Из-под туники раздалось ворчание, и Северн с улыбкой похлопал по груди. — Он съел весь хлеб, приготовленный для нею Макдиром. И его не вырвало.

— Знаю. Макдир был так собой доволен, что тут же похвастался мне.

Трист снова заворчал, высунув лапу, и Гастингс легонько пощекотала ему подушечки.

— Мы с Элизой хотим прокатиться верхом.

— Нет, я не хочу, — ответила та. — У меня живот болит.

— Ох, только не это, — всполошилась Марджори, мигом забыв про шитье. — Что ты ела на завтрак?

— Только хлеб Макдира. Он был противный, от него у меня жжет язык.

У Гастингс зачесались руки дать маленькой лгунье оплеуху.

— А по-моему, хлеб очень вкусный, Элиза. Впрочем, если у тебя болит живот, я дам тебе…

— Яне возьму ничего, что ты приготовишь, — перебила Элиза, отступая на шаг. Волкодав Эдгар раздраженно рявкнул.

— Почему? — вкрадчиво спросила Гастингс. Девочке простили дерзости, которые она наговорила о матери Гастингс, но теперь она зашла слишком далеко.

— Это ты украла вино и скатерть, чтобы никто не узнал про яд. Ты сама нарочно подмешала его себе в вино. Я видела, как ты что-то добавила в кубок, и не успела помешать Тристу слизать вино.

— Так, — пробормотал Северн, задумчиво гладя подбородок. — Скажи, Элиза, зачем же Гастингс отравила свое вино?

Девочка упрямо выпрямилась, хотя побледнела от страха.

— Зачем, Элиза?

— Гастингс знает, что ты любишь Марджори. Она хотела, чтобы ты стал ее жалеть и меньше заглядывался на Марджори.

Трист сердито уставился на девочку, и та отшатнулась, едва не упав. Зарычал волкодав Эдгар.

— Я не вру. Я видала, как она добавила яд, — крикнула Элиза и выбежала из зала.

— Так кто же, — Гастингс не сводила глаз с Марджори, — все-таки украл вино и скатерть?

Кто и зачем, гадала она, поднимаясь к себе, всем же ясно, что на них остался яд, так с какой же стати их красть?

— Почему ребенок солгал? — осведомился Северн.

— Она не лгала, она сразу рассказала мне о том, что видела, когда Гастингс выбежала из зала с куницей….

— Абсурд, — возмутилась Гастингс.

— Почему же она ничего не сказала мне?

— Девочка боится, ведь тебе известно, как обращался с ней отец. Она боится всего на свете. И она не сразу поняла, что сделала Гастингс, не думала ни о чем плохом. Но позже она испугалась.

— Я ничего не добавляла в свой кубок, — отчеканила Гастингс. — Я не собираюсь убивать себя. По-твоему, вино и скатерть тоже украла я? Все равно никто, кроме меня, не смог бы определить, какой это был яд.

— Кроме тебя и Ведуньи, — поправила Марджори.

— Скажи-ка, Марджори, когда именно, по словам Элизы, моя жена отравила вино?

— Откуда мне знать? Наверное, перед обедом. Гастингс, я не хочу, чтобы ты наказывала Элизу.

— Наказывала? С чего ты взяла?

— Погоди, Гастингс, — вмешался Северн, — мы вместе расспросим Элизу.

Но из этого ничего не вышло, девочку они найти уже не смогли.

— Значит, расспросим ее позже, — утешил Северн жену, легонько щелкнув по носу. — Она просто ошиблась, ты напрасно переживаешь.

— Девочка намеренно лжет, Северн!

— Возможно. Сейчас я должен идти. Не забудь, я хотел бы расспросить ее вместе с тобою.

Северн тоже боится, что она побьет эту лгунью? Гастингс прижала руки к животу. Опять накатила дурнота. Ухватившись за спинку кресла, она молча глядела, как муж выходит из зала, а потом и сама направилась во двор подышать воздухом. День выдался прекрасным, но Гастингс было не до этого.

— Ты спасла его куницу, — раздался голос Марджори. — Тебе удалось добиться этим гораздо большего, чем если бы ты отравилась своим вином.

— Что ты сказала Марджори?

— Если Элиза права, а я в этом уверена, тебе удалось добиться больше, чем простая жалость. Ты же спасла этого проклятого зверя. Опрокинув кубок, ты позволила кунице лизнуть отравленного вина, и у тебя появился шанс, Гастингс. Неплохой шанс.

— Ты думаешь, я смогла бы отравить Триста? Ведь он же чудом не умер.

— Ревнивая женщина пожертвует чем угодно, чтобы устранить соперницу. Видимо, ты не побоялась даже убить ребенка.

Гастингс почесала за ушами козу Джильберту. Та жевала кожаную подвязку оружейника. Надо уговорить его не убивать за это козу, возможно, ее молоко понадобится ребенку. Ребенку, которого она, по мнению Марджори, не побоялась бы убить. От одной этой мысли у нее кровь застыла в жилах.

— Да, Марджори, я ревную. И хотя это чувство мне противно, от него никуда не денешься. Но скоро ты уедешь отсюда. Скоро выяснится, зачем лгала девочка, которая почему-то тебя обожает. Она понимает, что ты заришься на мое место, и готова чем угодно помочь тебе. Однако ты мне не соперница. Я графиня Оксборо, а не ты. Или ты хочешь быть содержанкой моего мужа? На здоровье.

Марджори засмеялась. Неужели в этой женщине нет изъяна? Пожалуй, если не принимать во внимание ее душу.

— Гастингс, меня обожает не одна Элиза. Не только она желает мне счастья. По-твоему, я вернусь в Седжвик?

— Да.

— Увидим. Впрочем, это не важно. Ты сегодня уже не такая бледная и не так похожа на старуху. Справишься ли с обязанностями хозяйки Оксборо?

— Уже справилась, Марджори.

— А вот и сумасшедшая мамаша Северна.

— Она выздоровела. Даже Ведунья не уверена, было ли настоящим безумием то, что ее поразило. Хотя сейчас уже все равно, она опять здорова.

— Ты наблюдала за ней не так внимательно, как я. У нее дикий взгляд, и ходит она скованно. Ее надо посадить под замок.

— Твои мысли становятся все яснее, Марджори. Очень темные и извращенные мысли. Не ты ли отравила мое вино?

Казалось, Марджори вот-вот ударит ее. Дыхание прерывалось, нежные ручки сжались в кулаки, и она прошипела:

— Северн хоть раз говорил о своей любви в тот момент, когда входит в тебя? Целовал ли он тебя в ухо, шепча, какая ты красавица, как ты ему нужна, какое наслаждение ему даришь?

Гастингс отвернулась от нее и поспешила навстречу леди Морайне. У нее из головы не шел тот флакончик. Вечером она подольет Северну любовного зелья.