– Да… И я, гадина такая, ему в этом помогла. Уж простите, но вынуждена была подчиниться. Слишком уж тяжела рука у нашего мерзавца, слишком…

С той самой минуты, как она очутилась на дне не заполненного водой бассейна и услышала смех и голос Саши, тьфу ты, Владимира, ей стало казаться, что с ее психикой происходит что-то невероятное.

Нет, она не ощущала себя свихнувшейся. Все осознавала, пыталась взвешивать, и это у нее неплохо получалось. Она кивала, когда не могла не согласиться с его аргументами. И он называл ее умницей и малышкой. И это даже было приятно. Она отрицательно мотала головой, когда он не прав. И иногда получала пощечину, и было больно. Тоже хороший симптом. Люди свихнувшиеся вряд ли способны были так остро чувствовать боль.

Это все было так, и ситуация не казалась безнадежной. Но во всем остальном Жанна превратилась словно в растение. Самой себе она казалась растением, вот что. Почему?

Потому что не пыталась сопротивляться, а подчинялась. Не пыталась бежать, кусаться, бить его кулаками, молить отпустить ее, а ложилась с ним в постель. И еще внимательно и порой с сочувствием слушала его страшные откровения.

История его жизни была не просто страшной.

Она была написана кровью на жутких хрустящих папирусах, выдубленных из кожи мертвецов. Их было очень много! Он сам даже сбился со счета и не помнил толком, когда и кого убивал, когда и кого приказывал убить.

– Так надо было, малыш, – равнодушно пожимал Саша, нет, уже не Саша, а Владимир, плечами. – Того требовали обстоятельства и то кровавое время, в котором происходило становление нашего дела.

Делом своей жизни он называл зарабатывание денег, причем любой ценой.

– Но зачем столько?! – поражалась она, когда Саша-Вова называл ей суммы, хранящиеся теперь в ожидании своего хозяина на счетах в далекой стране. – Зачем столько денег?!!

– Дурочка, – снисходительно ухмылялся он, подтаскивал ее к себе за прядь волос и жадно впивался ртом в ее губы. – Денег много не бывает, запомни это! У нас с тобой долгая, длинная жизнь и…

– У нас с тобой??? – ахнула она тогда, впервые осознав, что он не собирается ее отпускать от себя.

– Конечно! А как же еще! Ты моя женщина, Снежанна. И только моя! Ты… Ты ведь тоже любишь меня?

Его темные глаза, смотревшие на нее в их прежней жизни с заботой, вниманием и трепетом, смотрели теперь совсем иначе.

Жесткость!

Нетерпимость!

Холодность!

Никакого неподчинения не могло быть, он этого не потерпит. Он и озвучивал это не раз, и глаза его об этом постоянно напоминали.

– Так любишь или нет?

– Не знаю… – пожимала она плечами и получала пощечину. – Когда ты пропал, я места себе не находила.

– Ну вот! – И его рот опять требовательно терзал ее губы.

– Но потом, когда нашла… Нашла, оказывается, совсем другого человека… То есть это теперь я узнала, что это был другой человек. Но тогда, когда я хоронила, я думала, что хороню тебя!!! Тебя, который обманывал меня целых три года!

– В чем я тебя обманывал? – в искусственном изумлении приподнимал он брови.

– Но ты ведь не тот, за кого себя выдаешь!

– Кто сказал? – снова разыгрывал он удивление.

– Но…

– Никто этого не знает и не узнает никогда. В том смысле, что доказать это будет невозможно, даже если кто-то и попытается. Так что, милая моя, хватит дуть губки, надо собираться в дальнюю дорогу.

Никуда она ехать с ним не хотела, но снова странным образом подчинялась его требованиям. Послушно усаживалась в кресло приглашенного парикмахера. И с молчаливым страданием в глазах наблюдала за тем, как тот безжалостно кромсает ее волосы, обнажая шею, уши и лоб. Как красит ее русые пряди, укладывает их, непривычно зачесывая назад.

Он делал ее неузнаваемой, вот что она поняла!

Ее теперь даже тетка родная не узнала бы, настолько изменилась ее внешность. И уж тем более не узнает Бойцов, на чью помощь она втайне надеялась. Надеяться-то надеялась, но ничего не предприняла для того, чтобы хоть как-то сообщить ему о себе.

Нет, она не боялась очередной пощечины от Саши-Вовы, нет. Она просто сделалась безвольным страдающим существом, вот и все. В этом заключалась еще одна странность ее психического состояния.

А еще ее дико терзало чувство вины.

Катина свекровь не так уж была не права, обвиняя Жанну в смерти своей снохи. Да, она была права, обвиняя ее в этом. Пускай не сама Жанна ее убила, а обстоятельства, но за эти самые обстоятельства она как раз и несла ответственность.

Она проплакала часа три без остановки, когда выслушала подробный отчет о том, как и почему погибла ее подруга.

– Ты во всем виновата, – с этого начал рассказ мужчина, которого она и узнавала и не узнавала теперь.

– Я?! Почему я?!

– Я ведь выключил свет во всем подъезде, ждал тебя там, потом начал тебя ласкать. А ты что сделала?!

– Что?

Она с трудом вспоминала недавние события, кажущиеся теперь такими далекими, такими нереальными, будто из совсем другой, не ее жизни.

– Ты вместо того, чтобы ответить на мои ласки, начала сопротивляться, вырываться, потом еще телефон этот твой звонил без конца, – начал вспоминать Саша-Вова с раздражением.

Только теперь она поняла, что не давало ей покоя и тайно тревожило после нападения на нее в подъезде.

Конечно! Конечно, это, без сомнения, были его руки, жадно шарившие по ее телу!

Испуг помешал ей осознать это и сопоставить. Да еще тот факт, что человека, который так же вот мог жадно и привычно тискать ее, она совсем недавно до этого похоронила. Не могло и не должно было быть никаких параллелей, потому и отгоняла она от себя эту неясную тревогу, бившуюся в голове неосознанной догадкой.

А это ведь его руки были, его! И шепот тоже его!

– Вот остановила бы меня там, попридержала возле себя, глядишь, и Катюха твоя жива была бы, – пенял ей Саша-Вова, будто и в самом деле был невиноват в смерти Катерины. – А так… Я не мог себе позволить так подставляться. А она тоже, глазастая какая! Невзирая на парик и грим, узнала меня. Саша, говорит, это ведь ты??? Встала столбом, ртом воздух ловит, глазами ворочает! Думаю, сейчас точно заорет. Заорет, внимание привлечет. А оно мне надо?! Пришлось соглашаться на Сашу.

– И что потом?

– А потом она у меня спросила: не знаешь ли, почему Жанна на телефон не отвечает, мол, тревожусь, и все такое. У меня в голове быстро план по ее ликвидации и созрел. Говорю, Жанка в беду попала. Пошла гулять и нарвалась на хулиганов. Те увезли ее на Выселки, теперь вызывают меня туда.