– Листья разлагаются, гниют, и о них забывают. Забвение – лучшая почва для возрождения.

Следующие три недели Лола провела в клинике, в сумрачном пограничном мире. Легкое кровотечение не прекращалось. Небо очистилось, снег сверкал на солнце, луна и звезды радовали глаз своей красотой, а молодая женщина жила в вечной ночи. Она ничего не знала и не могла узнать о Бертране.

Франк не связал недомогание жены с бегущей строкой новостей и лицом похищенного фотографа на экране. Улыбающийся Бертран ничем не напоминал человека, с которым он столкнулся у двери палаты 2204, а Лола не была уверена, что называла его имя, когда больше трех лет назад описывала свое первое чаепитие с Дафной. Вряд ли Франк слушал внимательно…

Руки у Лолы дрожали от тоски и страха, она не постигала умом реальность. Непонимание. Пустота. Гнев. Мозг отказывался подчиняться, и Лола не могла сформулировать ни единой мысли, даже если пыталась всю ночь. Я не сказала тебе, что люблю. Я не знаю, в какой больнице работает твоя мать, в каком колледже преподает отец, где практикует брат. Где ты, Бертран? Как ты? Помнишь ли наши минуты безмолвия, когда твое дыхание попадало в такт моему? Я все еще дышу в унисон с тобой. Я перестала спать. Я не слышу тебя. Я жду утра.

Как только рассветало, Лола хваталась за вязанье. Она заканчивала воротник и пояс и вела мысленный разговор с Бертраном: Я сжимаю твою руку. Будь сильным, сопротивляйся, пей, ешь. Думай о нас. Она пришила пуговицы и встала с кровати, чтобы примерить жакет. Огромный живот был таким тяжелым, что ломило поясницу. Беспристрастное зеркало отразило каждый из восемнадцати набранных килограммов, и разговаривавшая по телефону Аннелизе бросила на нее обидный взгляд. Если скажет, что он некрасивый, я воткну ей спицы в глаза. Нет, в язык. Чтобы заткнулась. Не хочу тишины. Хочу, чтобы он оказался на свободе.

– Шерстяной? – спросила немка, положив трубку.

– Да, а что?

– Будет колоть детские щечки.

– Это верхняя одежда, я не собираюсь всю жизнь сидеть взаперти.

15 января, среди ночи, Лолу опоясала чудовищная боль. Один из близнецов был так неспокоен, что решили срочно делать кесарево сечение.

Ленни закричал в 04.38, Мария – на три минуты позже. Несмотря на сильную недоношенность, детишки получились крепкие. «В меня», – сообщил успевший в последний момент Франк. Лола была в сознании. Она протянула руки и подержала каждого секунд по десять, все еще не осознавая, что у нее теперь двое детей. Они теплые, шевелятся и дышат самостоятельно, а ведь такие крохи! Их кожа почему-то казалась ей слишком розовой, носики морщились, и Лолу переполняло счастье. Только бы не болели!

Ленни весил 1 кг 843 г, Мария – 1 кг 684 г. Лола не думала о граммах и неделях, которых им не хватило. Она записывала цифры. Значение имеет только настоящее. Сейчас.

– Вы угадали с датой, – сказала она доктору Шмидту.

– И слава богу, я очень не хотел, чтобы они запросились на волю раньше, хотя перемена среды обитания и тактильный контакт лучше всякого инкубатора. Кстати, вы подали мне отличную идею насчет вязания. Я, пожалуй, предложу открыть новую мастерскую.

– Никогда не уходите на пенсию, доктор.

Первая неделя была основополагающей, а потому тянулась бесконечно долго. Лоле выделили отдельную палату в лавандово-розовых тонах, но она почти все время проводила в отделении для новорожденных, рядом с детскими кувезами, смотрела на личики Ленни и Марии, анализируя каждую гримаску.

Однажды утром, в конце второй недели, задолго до рассвета, молоденькая медсестра с глазами цвета зимнего неба поймала взгляд Лолы, прижимавшей к груди Марию. Бесконечно долгое мгновение они смотрели друг на друга, потом Лола нахмурилась, девушка улыбнулась и сказала, погладив щечку мальчика:

– Очень трудно дежурить – шумно, как на заводе, от цифр и графиков голова идет кругом. Все время кажется, что сейчас кто-нибудь выйдет и объявит результаты экзаменов.

Лола не сумела вымолвить ни слова, только посмотрела на розовый бейджик на халате медсестры. «Анья».

– Я практикантка и сделаю все, чтобы мои выпускные результаты были такими же отличными, как ваши малыши.

– У меня больше не будет детей – не смогу вы́носить.

Анья села на табурет и посмотрела Лоле в глаза.

– Вы поэтому такая грустная?

– Нет. Боюсь, что они перестанут дышать.

– Этого не будет. Они – бойцы, вон как сражались за жизнь.

Я думаю о тебе, Бертран, все время. Сражайся, чтобы выжить.

Франк замечал только хорошее. «Они прекрасны!» Он восторгался детьми и жизнью. Цитировал доктора Шмидта, педиатров, авторитетных специалистов. Иногда – специалисток. Лола слушала, не запоминая, в ее мозгу недоставало свободного места.

А вот на имя Ива Коппенса[42] среагировала, – оно было ей знакомо. «Ученый должен быть готов к встрече с неожиданным и немыслимым». Тоска по Бертрану стала нестерпимой. Она хотела увидеть его. Услышать новости. Прижаться к нему. У нее больше нет сил таиться. Она хочет жить с ним и ни от кого не прятаться. Но Бертран в плену! Она боялась. Нет, я в ужасе. Чтобы не потонуть, молодая мать смотрела на Ленни и Марию.

Как оторваться от этих глаз? Как рядом с ними не забыть обо всем на свете? Вообще-то Лола все помнила, но неотложные дела отбирали очень много сил. Кормить, качать, носить на руках, менять пеленки, измерять, взвешивать, прислушиваться, обнимать, ласкать, любоваться. Готовиться к неожиданному и немыслимому. Надеяться на это. Держать страхи в узде. Противостоять времени. Представлять, как Бертран, совершенно свободный, идет в солнечный день по дороге. Записывать цифры после ежевечернего купания и взвешивания. Чувствовать его руки, когда он меня обнимает. Думать о нем в настоящем времени. О нем и о детях. Каждый день приносил радость – дети подрастали, – но оставался днем без известий о Бертране.

Однажды утром Лола спустилась в холл за газетами и не очень удивилась, не обнаружив ни одной французской. Решила купить одноразовый мобильник и вдруг сообразила, что у нее уже много месяцев нет при себе ни наличных денег, ни банковской карты. И кому я буду звонить? Пора отсюда выбираться. Она вернулась к лифту с «честным» зеркалом и увидела своего «двойника» в мятой бледно-розовой пижаме. Килограммов девять лишнего веса. Полезно взглянуть реальности в лицо. Какие у тебя сейчас волосы? Где ты спишь? На матрасе? Под одеялом!

Лола ринулась на четвертый этаж, к детям. Она смотрела на них, чтобы отвлечься от видений о муках Бертрана. Он может погибнуть в любую минуту. Эта мысль была самой страшной. Пусть он выдержит! Пусть удача ему улыбнется! Она взяла сонного Ленни на руки, прижала к себе, прошептала: