— Кике, пожалуйста, химический элемент, существенно важный для жизни, шесть букв.

— Sorry[165], Маруха. Я едва отличаю железо от бронзы. Все из-за замечательного воспитания моей мамочки, которая почти не выпускала меня из дому. Вот вам пример: поскольку я был ребенком сложным и никогда не видел живую корову, и мать мне внушила, что животных ни в коем случае нельзя убивать, а мне же надо было как-то себе объяснить, откуда берутся бифштексы, — у меня всегда был esprit de recherche[166]— знаете, что я удумал?

Нет, никто себе не представлял, что мог удумать Кике в таких обстоятельствах.

Что бифштекс получают, очищая от жира эскалоп.

Поэтому когда он понял или ему сказали, — всегда найдется охотник сделать пакость, — что бифштекс получают, вырезая его ножом из животного, он был совершенно убит.

— Потом, когда, хочешь не хочешь, пришлось меня отправить в школу, дело пошло тоже отнюдь не блестяще из-за их системы обучения — объясняли нам, видите ли, что, желудок похож на галисийскую волынку. Для мальчишек Понтеведры[167]пример превосходный, но вовсе негодный для аргентинских деток, не видевших галисийских празднеств и не имеющих папашу носильщика или официанта в кафе. В нашей стране именно эти люди, без сомнения, обладают особыми привилегиями.

— Ты в точности такой, как в романе Сабато.

— Вот-вот! Только этого не хватало. С тех пор, как этот тип вставил меня в роман, все дразнят меня этой карикатурой. Потрясающая наглость. Следовало бы издать закон, запрещающий существование насмешников такого сорта. Он еще должен благодарить небо, что многочисленные мои обязанности в четвертой власти мешают мне заниматься литературой, иначе уж вы бы увидели, какую бы я отчебучил карикатуру на этого субъекта. Да зачем карикатура? Достаточно описать его, каков он есть. Обхохочешься.

В этот момент вошел Сабато, и Кике сказал:

— Я слышал высочайшие похвалы вашему выступлению на ТВ, mon cher[168].

На что тот, глядя недоверчиво и неуверенно, ответил: «Неужели?»

Да, да, было необходимо прекратить эти идиотские выходки. До чего могут докатиться! Представляете себе комбинацию Хорхе с Сильвиной Бульрич[169]? Голова Борхеса с туловищем Сильвины? А уж что говорить о комбинации наоборот. Потрясающе. Клянусь жизнью моей матери, не будь у меня pane lucrando[170]в «Радиоландия и народ», уж я бы такое придумал в смысле литературных гибридов, начиная с упомянутой комбинации в качестве ballon d'essai[171]и продолжая, если угодно, еще более смелыми экспериментами — конгломератами с лицом Мальеа[172], туловищем толстяка Митре (мир праху его), и поселил бы их всех в усадьбе Виктории[173].

Кто-то заметил, что в свой артефакт он не включил Сабато.

Кике вскинул правую руку на уровень головы, как в нацистском приветствии, будто отстраняя неприятную подсказку. Да не попустит этого Бог! Да сохранит Господь в целости на многие годы сердце Сабато, печень и почки! Да пребудет сей почтенный ученый и международный плейбой достаточно далеко от нас, танцуя в каком-нибудь ночном клубе Рима или загорая на пляжах Корсики, чтобы я не мог до него добраться.

Но прочитал ли он «О героях и могилах»? Да или нет?

— Замечательный роман, — с апломбом ответил Кике.

— Но все же прочитал или нет?

Что за вопрос, stronzo[174]! И как умно он поступил, дав роману такое, я бы сказал, многозначительное название! Которое уже с обложки внушает мысль, что речь идет о чем-то серьезном. О Героях и Могилах! С первых же слов публика покорена, это вам не шутка. Очень хорошо, ну просто очень, так и надо — выдать им все с первой фразы.

Потому что коль скажешь «Братья Карамазовы», интеллигентная публика тут же падает на колени. Не понимают, что это все равно, как если бы у нас кто-нибудь дал заглавие вроде «Братья Перес Гарсиа», и это, скажу я вам, название для телесериала с высочайшим рейтингом. Но кто поверит в философскую глубину романа с такой фамилией? Тут надо с самого начала ударить по мозгам масштабным названием. Очень хорошо, — сказал он, обращаясь к Сабато. — Надо ударить по ним топором с самого начала.

И нечего обращать внимание на тех, кто говорит, будто это название высокопарное. О нет, ничего подобного! Или лучше сказать, о да! Нечего бояться высокого стиля, как те посредственности, что от чрезмерной боязни говорят шепотом или произносят одни банальности. Разве люди не умирают? И что, нельзя упоминать о могилах? А герои? Что вы скажете о героях? Разве в истории нет героев? Все это критика устами посредственностей, завистников. Даже такое название, как «Вилья-Мисерия тоже Америка»[175]может работать, особенно в сочетании с сюжетом о перонизме. Но как, спрошу я вас, будет работать название «Сеньора Ордоньес»? Тут автора подвело имя Марта, потому как мы, здешние, по призванию низкопоклонники, и оптический магазин «Отто Гесс» торгует успешно, но он пойдет ко дну, если вздумает назваться «Коусело и Фандиньо», что, быть может, замечательно для захудалого магазинчика на углу улиц Индепенденсиа и Лима. И Марта подвела автора вдвойне — ведь кроме того, что он придумал такое название, его еще угораздило жить в Висенте-Лопесе[176]. Великий наш столичный мыслитель Пепе Ариас (да почиет он с миром) говорил в одном из своих монологов, дескать, какой же это художник, если он живет за углом моего дома, — философия непобедимая, которая должна раз навсегда доказать нашим художникам, сколь необходимо жить, по крайней мере, в Праге, вместо того, чтобы прозябать на улице Куча-Куча в качестве местной знаменитости. Ибо даже в низшем классе больше ценится то, что имеет этикетку «Made in England», а потому Варела был не дурак, придумав «Varela House», что, если угодно, звучит забавно, вроде «Куча-Куча стрит», но tout de même[177]имеет успех у простого люда. И хотя io me ne frego[178]на подобные мистификации, должен признаться, что, когда мне надо заказать себе пару очков, я с большей уверенностью захожу в «Отто Гесс» чем в «Лютц Феррандо», который хорошо начал немецким именем, но испоганил дело, закончив галисийским. Разве кто-нибудь может поверить, — прибавил Кике, положа руку на сердце, — в оптика-галисийца?