Возражая, я невольно повысил голос. Мама опустила голову, стараясь не показать, до чего ей стало горько. Раздражение против нее вмиг сменилось у меня глубокой нежностью. Я совсем не хотел ее огорчать и, обняв, поцеловал в лоб.

— Не волнуйся, мама. Нам просто хорошо вместе. Я не собираюсь на ней жениться.

И вот здесь, на земле Израиля, несовпадение между моими чувствами и чувствами Сесиль создает мне душевный дискомфорт. Как это неприятно.

Загорелый мужчина протягивал столпившимся вокруг зевакам молоток и предлагал за несколько шекелей измерить силу, ударив им по колокольчику. Забавный аттракцион. Народ смотрел, поджидая охотников. Стоило появиться желающему, и мужчина просил окружающих поддержать силача, а сам отпускал потешные замечания. Мы с Сесиль сидели на пляже, но тоже подошли, держась за руки, стояли и смотрели.

— Забавный дяденька, — улыбнулся Иони.

Иони вырос во Франции, но вот уже пять лет, как его семья обосновалась в Нагарии. Через несколько недель он пойдет на три года в армию. А пока наслаждается жизнью. Мы познакомились с ним на железнодорожной станции, где пытались разобраться с пересадкой. Он предложил нам помочь, потом мы выпили по стаканчику и решили вместе проехаться в северную часть Израиля. Иони стал нашим гидом, а мы дали ему возможность попрактиковаться во французском.

— Что он говорит?

— Трудно перевести. Чисто еврейский юмор, посмеивается над участниками.

Один за другим попробовали силу два парня, результат вызвал шуточки и детский смех у окружающих.

Мужчина с колотушкой пригласил меня. Я жестом отклонил его предложение. Он настаивал.

— Спасибо, я не хочу, — сказал я по-французски и улыбнулся. Я не хотел становиться участником его спектакля.

— Tsarfate? — спросил он.

Я уже знал это слово, меня не раз уже спрашивали.

— Да, француз, — ответил я.

— Подарок! — сказал он и протянул колотушку.

Его настойчивость могла бы меня уговорить, но выходило, что до этого я отказывался, скупясь на деньги? И я повторил:

— Большое спасибо, мне не хочется.

Взгляд мужчины изменился. Он обратился к толпе, показывая на меня и качая головой. Тон у него стал насмешливый и недобрый. Люди в толпе сразу напряглись. Кое-кто опустил голову, кое-кто отошел, явно смущенный словами шутника, зато остальные захохотали еще громче, только смех у них был уже глумливый, а не веселый. Я не понимал, в чем дело. Стоял и улыбался, как идиот.

Иони кивнул мне, давая понять, чтобы я не заморачивался. А что я мог сделать или сказать? Я сделался посмешищем, а по какой причине, понятия не имел.

Иони обратился к шутнику. Его сухой резкий тон мгновенно оборвал смех. Мужчина стал громко ему отвечать. Большинство оказалось на его стороне, кое-кто старался всех успокоить. Почти в каждой фразе звучало слово «тsarfate». Ко мне подошел пожилой человек.

— Уходите, так будет лучше. Не обращайте внимания. В Израиле есть свои сумасшедшие.

Пожилой человек советовал Иони увести нас.

Сесиль прижалась ко мне.

— Пошли, — скомандовал наш друг.

— А этот человек, что он сказал?

— Не важно! Пошли!

Когда мы остались одни, Иони все-таки объяснил нам кое-что.

— Он издевался над французами. Идиот, другого не скажешь.

— Над французами? И что же он говорил?

— Говорил, что французы… трусы. Ну и все в том же духе. Забудь. Глупость все это.

— Только потому, что я не захотел играть?

— Ну да, он сказал, что ты трус, как все французы.

Трус. Такое серьезное обвинение из-за отказа играть в дурацкую игру?

— Ты сказал, «как все французы». Он имел в виду французов или французских евреев?

Иони на секунду задумался.

— Ты же знаешь, что думают израильтяне о французах?

— Нет… Понятия не имею.

Иони, похоже, удивился.

— Для большинства израильтян Франция олицетворение покорности, — объяснил он. — Французы сразу сдались Гитлеру, отдали ему свою страну, продали своих евреев. Они прогнулись и перед арабским миром тоже. Предпочли нефть справедливости. В шестьдесят седьмом они наложили эмбарго на оружие, направлявшееся в Израиль в то самое время, когда Израиль в нем нуждался. Они снабжали амуницией и танками наших врагов, продали атомную станцию Саддаму Хусейну, освободили террористов, которые убили наших тяжелоатлетов в Мюнхене. В общем, список неблаговидных поступков у них длинный. И если французы начинают список президентов с генерала Де Голля, то большинство израильтян с Петена[50] и ведут к Жискару[51].

— Но… Я бы сказала, что это слишком пристрастный и выборочный список, — заметила Сесиль.

Я страшно расстроился, оказавшись причастным ко всему тому, о чем говорил Иони, вспомнив, что в Лионе, в общине, тоже подчас велись подобные разговоры, но мне было точно так же неприятно, что Сесиль увидела свою страну в таком непрезентабельном виде.

— Он основан на фактах, — заключил Иони.

Я понял, что общее мнение мало отличается от его собственного, и вмешался:

— Мне кажется, не стоит смешивать французов и французских евреев. А если речь о французах, то не стоит винить всех французов подряд.

Иони, с одной стороны, стоял за справедливость, а с другой, не хотел нас обижать, поэтому он старался отвечать как можно более осторожно.

— Так-то оно так, но… Некоторые израильтяне считают, что евреи не должны жить во враждебной Израилю стране. Иначе они становятся… Как бы это сказать… Становятся пособниками коллаборационистов. — Понимая жесткость своего замечания, он постарался как-то его смягчить: — Я постараюсь в самых общих чертах обрисовать проблему. Иначе вам не понять недовольства израильской толпы. Израильтяне упрекают французских евреев в том, что те не участвовали в войнах, не теряли близких, следили за событиями, сидя на диване, держались за свой европейский комфорт, тогда как они ели песок и проливали кровь.

— Но я слышал от израильтян совершенно противоположное. Слышал, что расселение евреев по всему миру — большая поддержка Израилю. Диаспора оказывает финансовую помощь стране, когда страна находится в трудном положении. Разве евреи за границей не собирали значительные суммы, когда Израиль нуждался в деньгах? И еще. Благодаря рассеянию становится иллюзорной возможность уничтожить навсегда всех евреев, покончить с ними одним ударом.