А Сесиль? Она любит меня или то, что стоит за мной, то, с чем я связан? Она часто спрашивает меня: «Вот вы, евреи… Как вы живете? И что такое ваша община? Кошерная еда? Обрезание? Расскажи мне, объясни! Мне так интересно все, что тебя касается!»

Все, что меня касается? Мое прошлое. Марокко, Израиль, Франция, бабушка, дедушка, арабский, иврит, Талмуд, Тора, религиозные праздники? Интересует все? В самом деле? Невозможно собрать все. Мне самому никогда не удавалось собрать воедино все частички, составляющие для меня меня самого, найти логику, которая придала бы им смысл.

«Я люблю тебя, какой ты есть», — шепнула мне однажды Сесиль. Так, может быть, она любит меня за «экзотику»? Может, ее привлек ко мне дух исследований или восторг туристки? Что, если я каникулярная любовь, только без открыточных видов и точно обозначенного срока?

Но, может быть, и моя любовь тоже каникулярная, туристическая? Я хотел завоевать Сесиль, чтобы начать свою жизнь во Франции. Но может ли стать моим будущим та, с которой у меня нет общего прошлого? Как же мне разобраться в моем отношении к Сесиль? Не знаю. Противоречивость обнаруживается порой так явственно, что мне кажется, достаточно одного движения — и разверзнется пропасть. И я в эту пропасть ухну.

Чего же я хочу для себя? Раствориться в потоке и существовать исключительно в настоящем? Стать по мере сил французом и забыть все остальное? Или прилепиться к истории моих предков, выковать свое отличие и постараться, чтобы его полюбили? Думать в первую очередь о собственной индивидуальности — но где она начинается, где заканчивается? Или дать себя поглотить прошлому?

Я колебался, тонул в вопросах, плутал среди них. В минуты подавленности и мучительной депрессии так же, как в минуты внезапных озарений, я чувствовал себя евреем среди французов и французом среди евреев. Арабом среди расистов и расистом среди своих. Еврей, араб, мусульманин, иудей, католик, француз… Мне необходимо было определиться, разложить все по полочкам и очистить ум от избытка идей, слов и образов, которые его переполняли.

Свидание с Софи. Я принял душ и переменил три рубашки, прежде чем занялся непокорной шевелюрой. Я злился, что так волнуюсь и что так глупо… влюблен!

После нашей первой встречи на празднике Оливье Леви я часто видел ее во Дворце спорта. Она приходила повидаться с Сесиль. Но я очень скоро понял, что и ради того, чтобы увидеть меня тоже. Понимающие взгляды, которыми обменивались кузины, их смех и то, как они на меня поглядывали, — все на что-то намекало. А я? У меня начинало бешено колотиться сердце, как только я ловил ее заинтересованный взгляд. И при этом так смущался, что разыгрывал полное равнодушие. И вот как-то, сидя дома, я изругал себя последними словами за свою глупость. Я попробовал себе представить, как подхожу к Софи, заговариваю с ней, сообразил, что мог бы ей сказать, и пообещал себе быть более предприимчивым в следующий раз.

Рафаэль подтолкнул меня.

— Чего ворон ловишь, чудак? Ты же видишь, как она от тебя млеет! Легкая добыча!

Мне не понравилась последняя фраза — она отнимала у меня все заслуги.

— Ты хочешь сказать, она шлюха?

Рафаэль расхохотался.

— С ума сошел! Я хочу сказать, что ты закадришь ее в одну минуту. Она от тебя без ума, только о тебе с Сесиль и говорит. А что ты имел в виду, сказав «шлюха»? Француженки легче ложатся в постель, чем еврейки или арабки. И я их не сужу. Знаешь, Сесиль среди наших считалась бы шлюхой, но для меня она добропорядочная девушка. И Софи тоже.

При одной только мысли, что мы можем с Софи лечь в постель, со мной начинало твориться такое, что лучше бы мне об этом не думать. Возбуждение, страх и еще тысяча разных чувств, которым я даже не мог дать названия. Я еще ни разу не занимался любовью. Ну, вообще-то, не то чтобы… Но, если честно, не занимался.

Думаю, что ни один из моих дворовых приятелей тоже еще не спал с девушкой. Мы об этом не говорили. Молчание давало возможность предполагать разное. Может, выход не из лучших. Но по крайней мере не выставляешь себя на смех, признаваясь, что девственник. Во дворе было принято считать, что у каждого из наших парней за плечами богатый любовный опыт и еще больше побед в драках. Блеф, конечно.

Окажусь я на высоте? Она поймет, что у меня никакого опыта? А почему я должен думать, что у нее больше? И вообще, что об этом думать, если пока я не решаюсь даже ее поцеловать?

Но мне все же удалось позвонить Софи и предложить ей встретиться. Голос у меня прерывался, а горло пересыхало. Я ее насмешил своим заиканием, но она с радостью согласилась.

Наконец я выбрал одежду и посмотрел на себя в зеркало. Волосы слишком длинные и все такие же непокорные, джинсы слишком широкие, рубашка слишком просторная. А лицо слишком арабское. Что может во мне понравиться? Редко бывает, когда француженка выбирает себе в дружки араба. А араб из арабского квартала и вовсе никуда не годится. Если бы мы с ней прошлись по нашему кварталу, только немой промолчал бы. Блондинка. Улет полный. Знак небывалого успеха. Или умения приспособиться. Да еще какая блондинка! Нет, что тут говорить, француженки не смотрят на арабов. Если спросишь француза, какие ассоциации вызывает у него слово «араб», он скажет: «воровство» и «арест». И уж никак не «обаяние», «элегантность», «честность». Клише по глупости ниже плинтуса, но… Арабы не в моде. И если вдруг один из нас появляется с француженкой, то весь квартал начинает надеяться на лучшее.

Я уже представлял себе, как иду с Софи по улицам нашего квартала и стараюсь не замечать завистливых взглядов. А потом все называют меня сердцеедом. Здесь, у нас, по-другому не бывает. Как поведешь себя, то и получишь. В недобрую минуту глянешь испуганно — прослывешь трусом. Забьют с твоей подачи гол — будешь будущей звездой футбола. Пройдешься с шикарной девушкой — станут считать плейбоем.

Мне было немного стыдно за такие мысли. Они унижали меня и всех моих соплеменников тоже. Почему не считать любовь с француженкой просто-напросто историей любви? Я бы так и хотел, но наша жизнь, полная унижений, невольно накладывала отпечаток. На первом месте всегда араб, и только потом мужчина. Араб заслоняет мужчину, вытесняет его. В глазах большинства я вовсе не парень, который идет на встречу с девушкой. Я араб, который встречается с француженкой. Как бы мне хотелось иметь только те проблемы, которые мучают всех моих сверстников: когда пройдут прыщи? В каких джинсах я буду клево выглядеть? Как зачесать прядь, чтобы стояла торчком? Но мне некогда думать, как я выгляжу, меня мучает совсем другое. Я не думаю, какая мне идет стрижка, я ломаю себе голову, почему нас так ненавидят французы, если даже любовь для меня отравлена. И еще, что сказали бы мои родители, узнай они, о чем я думаю.

Тарик заглянул ко мне в комнату и покачал головой, выражая высшую степень восхищения:

— Ничего не скажешь! Иисусик!

Иисусиками мы называем между собой лощеных буржуйчиков.