— Как дела у моего любимого араба? Черт возьми, да ты настоящий денди!

— А ты красавица, — ответил я.

Я хотел бы солгать, сыграть в безразличие, но правда есть правда, от нее не уйдешь.

— Спасибо. А теперь помолчи, — засмеялась Сесиль. — Сейчас я тебя познакомлю с Софи, моей кузиной.

К нам подошла красивая блондинка, и мы, как принято, поцеловались в щечку.

— Ты видела Рафаэля? — спросила Сесиль.

— Нет, я только пришла.

И мы отправились разыскивать в толпе гостей Рафаэля. Ну и народу же тут собралось!

Мы прошли через весь зал и увидели его в другом конце, он стоял и оживленно разговаривал с какой-то немолодой женщиной. Потом женщина схватила Рафаэля за щеки и стала громко его расцеловывать. Заметив нас, Рафаэль изобразил страшное смущение. Сесиль в ответ грозно нахмурила брови, сделав вид, что страшно ревнует. Рафаэль подошел к нам, и глаза Сесиль засияли. Еще бы! Такой красавец в темно-синем костюме. Софи встретилась со мной глазами и улыбнулась.

— Ты успел найти мне замену? — спросила Сесиль.

— Да, мою тетушку, с которой не виделся несколько лет.

— А-а-а, — протянула Сесиль и потянулась к нему, чтобы поцеловаться.

Но Рафаэль только коснулся щекой ее щеки. Сесиль сделала удивленные глаза.

— Не сейчас, — засмеялся Рафаэль. — Не стоит шокировать родню.

— Стоит шокировать! — поддразнила Сесиль. — Мы против мещанства! А еще говорит, что слушает тяжелый рок!

Рафаэль взглянул на меня, и я ответил ему понимающим взглядом.

— Пойдемте сядем. Я попросил Жюльена занять нам столик.

Воспользовавшись толкотней, Рафаэль подошел ко мне совсем близко и тихонько спросил:

— Как тебе Софи?

— Классная девушка. Откуда она?

— Кузина Сесиль. Сесиль спросила, нельзя ли пригласить и ее тоже. Я согласился. Она славная. Я продал тебя на корню.

Я улыбнулся. Значит, Софи — мой утешительный бонус.

— И мне сплошная польза, надо же маму сбить со следа. Если девушка одна, то ей сразу все будет ясно. И какая будет драма — у сына девушка гойка!

— Наконец-то я понял, зачем ты меня пригласил. Чтобы твоя мама подумала, что Сесиль дружит со мной.

— Ты неправильно понял. Мама такого подумать не может: француженки не дружат с арабами!

Мы оба рассмеялись. В словах Рафаэля не было ни капли яда, он шутил. Но в каждой шутке есть доля шутки.

— Я тебя пригласил, потому что ты мой друг.

Рафаэль взял мое лицо ладонями и ущипнул меня за щеки, как делают экспансивные пье-нуары, и крепко поцеловал в лоб.

До нас добрались наконец Сесиль и Софи.

Рафаэль извинился и отправился здороваться со своими родственниками.

Софи лукаво мне улыбнулась. По спине у меня пробежал холодок. Софи была тоже красавицей. И, может быть, даже красивее Сесиль.

Неожиданно я почувствовал себя в этой веселой, возбужденной толпе свободно и вольготно. Никто и не думал на меня косо смотреть. И раньше никому до меня не было дела. Одно мое воображение. А коротышка? Наверное, заметил, что я не в своей тарелке. И вообще, евреи часто очень похожи на арабов. С чего вдруг им смотреть на меня косо? Напряжение меня отпустило. Мне стало хорошо. Показалось, что я среди своих. Та же сердечность, та же готовность порадоваться вместе, такие же причудливые наряды, слишком яркий макияж, вычурные, иной раз забавные, прически.

И вот мы встречаем Оливье, звучит еврейская музыка. Все гости становятся в круг, собираясь танцевать. Рафаэль зовет и нас, и мы тоже становимся в круг, я между Софи и Сесиль, я держу их за руки, и мы все танцуем вокруг Оливье. Да, да, я танцую под еврейскую музыку, а недавно, всего несколько дней назад, спрашивал себя, имеет ли право на существование страна евреев Израиль. А сейчас я смотрю на плывущие передо мной лица, веселые, счастливые или изображающие счастье, и тоже охвачен эйфорией.

Все танцуют под восточные мелодии, стоит им зазвучать, и все бегут на площадку танцевать. Лихорадка веселья завладела всеми, все трясутся под арабскую музыку. Кое-кто даже выкрикивает «у-ю-ю».

Рафаэль улыбается моему радостному удивлению. А чему, собственно, удивляться? Нас объединяет очень важная вещь — частичка общей культуры. Да, это музыка наших родителей, под нее прошла их молодость. Их отцы, их деды напевали эти мелодии в Марокко. В этой музыке есть что-то щемящее и патетическое, и танцующие, сливаясь с ней, сливаются на миг со своим прошлым.

И мне хорошо, я чувствую себя среди своих. А Софи, танцуя рядом со мной с неловкостью всех европейцев, не умеющих танцевать восточные танцы, так многообещающе на меня смотрит…

И мне хочется любить, и я люблю всех — Рафаэля, его семью, его гостей, Софи.

Да, мир между евреями и арабами возможен, хотелось мне закричать. Да, мы похожи! Да, мы созданы, чтобы петь и танцевать все вместе!

А теперь, когда я лежу в своей кровати, мне хочется понять, что же объединяло меня с совершенно чужими людьми на протяжении целого вечера? Меня уже томит смущение, одолевают вопросы. И уверен я только в одном: я понял, что сдружило нас с Рафаэлем с нашей первой встречи, что заставляет нас стремиться друг к другу, быть вместе и вместе складывать нашу историю.

Я погрузился в оцепенение долгого скучного утра. Голос учителя математики доносился до меня отдаленным эхом, глаза мало что различали в матовой тьме доски, мысли витали далеко-далеко. Я думал о Сесиль. Видел, как она шла по лицейскому двору мне навстречу. Как откинула назад пушистые волосы. Снова почувствовал нежность ее губ на своих губах, когда она меня поцеловала, услышал нежный шепот, увидел ясный взгляд. Через секунду я уже видел ее в своих мечтах в белом платье невесты, и глуповатая счастливая улыбка тронула мои губы. И тут же помехи, треск, изображение пропало. Появилось мрачное мамино лицо. «Она не еврейка, Рафаэль. Она гойка!»

Да, она не еврейка, Рафаэль. А ты влюблен в нее. И как совместить любовь с иудаизмом, который ты исповедуешь? С религией, которой ты сам постарался подчинить свой дом?

Несовместимости заводят меня в лабиринт, и я в нем теряюсь. Неужели мой мир расколот на островки? Неужели пропасти между ними непроходимы?

О чем говорят непроходимые пропасти? Говорят, что я не совсем в ладу со своей любовью.

Быть с Сесиль означает связать свою жизнь с француженкой, вжиться во Францию, приникнуть к ней, обнять, поверить, что она принадлежит мне навсегда. И когда я вижу за нашей любовью Францию, во мне начинает шевелиться еще один, очень важный для меня вопрос: мне дорога сама Сесиль — ее личность, характер, красота или меня манит Франция, которую сулит мне привязанность к Сесиль?