Как по сигналу, из леса, окружавшего паддок, на гнедом мерине не меньше семнадцати ладоней в холке выехал всадник и совершил круг по загону, перемахивая препятствия. Если он и видел, что его ожидают посетители, то сделал вид, будто их не заметил, и продолжал погонять гнедого, заставляя его брать барьер за барьером.

Эдвард Виккенгем помахал рукой, и всадник натянул поводья. Лица его не было видно, поскольку сверху его закрывал жокейский шлем, а снизу — поднятый воротник твидового пиджака. На нем были кремового цвета джодпуры и черные ботинки. Он наклонился переговорить с Эдвардом, после чего выпрямился в седле и устремил взор на гостей. Кивнув, направил коня вперед.

Медленно подъехав к стоявшим плечом к плечу детективам, Чарльз Виккенгем посмотрел на них сверху:

— Сын сказал, вы желали меня видеть.

Ленгтон предъявил удостоверение и вгляделся в лицо мужчины. Очень темные глаза, крючковатый нос и тонкий суровый рот. Виккенгем соскочил с коня и передал поводья сыну.

Ленгтон представил ему Анну и Льюиса, но Чарльз Виккенгем, едва удостоив их взглядом, повернулся к сыну:

— Иди осмотри Уолтера: он стал прихрамывать на правую переднюю. Возможно, что-то с подковой. — Он похлопал гнедого по крупу. — И поторопись, хотя Уолтер сегодня совсем неторопливый.

— Сделаю. — Сын взлетел в седло и послал коня вперед.

Стоя напротив детективов и переводя взгляд с одного на другого, Виккенгем стянул кожаную перчатку:

— Так вы по какому делу?

— Не будет ли вам угодно вернуться с нами в дом? — с улыбкой предложил Ленгтон.

— Конечно, но сперва я хотел бы принять душ, если вы не возражаете.

— Это займет не больше минуты.

— Что ж, следуйте за мной.

Чарльз Виккенгем не повел их обратно огородами, а препроводил вокруг огромного здания к парадному входу в Холл. С помощью решетки перед дверью он стянул жокейские ботинки. Выразительно посмотрел на замызганную обувь гостей, однако, ничего не сказав, потянул створку и ступил в дом.

— Проходите, пожалуйста, в гостиную. Я только сниму пиджак и головной убор.

И он прошел к кухне, на ходу снимая шлем.

Следователи остались в ожидании его в гостиной. Спустя минут пять Чарльз Виккенгем вернулся. Он зачесал волосы, и от шлема поперек лба виднелась красноватая вмятина. На нем был бледно-желтый кашемировый свитер, из-под которого выглядывала клетчатая рубашка, и бархатные тапочки с монограммой.

Высокие скулы и глубоко посаженные глаза под нависшими веками сообщали его облику суровость, но его спокойная красивая улыбка делала его привлекательнее. Виски уже тронула седина. Чарльз Виккенгем был очень схож с изображенным на их набросках — высоким темноволосым незнакомцем.

— Не знаю, как вы, а я бы не отказался выпить. Смею ли я вам что-нибудь предложить?

— Нет, благодарю, — отозвался Ленгтон.

Виккенгем неторопливо прошел к тяжелому дубовому сундуку, державшему на себе верхнюю часть старинного буфета, и распахнул дверцы, открывая взорам устроенный там бар. Оттуда Чарльз извлек граненый графин и налил себе порцию виски, после чего непринужденно повернулся к детективам и поднял стакан:

— Так что вам угодно? Прошу вас, садитесь. — И уселся в кресло.

На мизинце его левой руки Анна разглядела крупную золотую печатку с сердоликом. Пройдя вперед и сев в одно из бархатных кресел, она открыла портфель и вынула оттуда блокнот, чтобы записать туда эту деталь. Она показала пометку Ленгтону, поместившемуся на подлокотнике ее кресла, но тот не выказал понимания.

— Я возглавляю расследование убийства девушки по имени Луиза Пеннел.

Виккенгем, казалось, их не слушал, хмуро разглядывая чехол диванной подушки и барабаня по ней пальцами. Наконец он откинул подушку в сторону.

— Газетчики дали ей прозвище Красная Орхидея, — продолжал Ленгтон.

Виккенгем кивнул и глотнул виски.

— Мы также расследуем убийство другой девушки, Шерон Билкин, убитой, возможно, тем же преступником.

Виккенгем внезапно поднялся, поставил стакан на стол, прошел к двери и крикнул в коридор, ведущий также в кухню:

— Хильда, я не буду обедать — приготовьте мне что-нибудь перекусить!

Анна посмотрела на Ленгтона, который чуть улыбнулся, качнув головой. Виккенгем неспешно вернулся к креслу и снова сел, подхватив со стола стакан виски.

— Простите, но, если я ее не предупрежу, она сделает мне мясо с картошкой.

Ленгтон поднял фотографию Луизы Пеннел:

— Вам знакома эта девушка?

Виккенгем подался вперед и поглядел на снимок:

— Нет.

— А эта девушка? — поднял Ленгтон фотографию Шерон Билкин.

Виккенгем посмотрел, склонил голову набок и улыбнулся:

— К сожалению, нет, не знакома.

Не выказав ни малейшего смущения, Ленгтон достал набросок с изображением подозреваемого:

— Неплохой портрет — вы не находите?

Виккенгем придвинулся ближе:

— Мой?

— Да, ваш, мистер Виккенгем.

— Не соблаговолите ли вы мне объяснить, почему вы показываете мне эти фотографии и это… художество?

— Посредством прессы и телевидения мы неоднократно призывали этого человека явиться к нам. С виду он чрезвычайно на вас похож.

— Приношу свои извинения. Если я и видел эти обращения, то, откровенно говоря, и мысли не допустил, что это я, а потому не имел ни малейшего повода с вами связаться.

— Вы когда-нибудь бывали у Луизы Пеннел? У той девушки, чей снимок я вам первым показал? — снова поднял Ленгтон фото.

Виккенгем допил виски и помотал головой:

— Как я уже сказал, я с ней не знаком, так что вряд ли с моей стороны было бы логично нанести ей визит.

Но Ленгтон не отступал.

— А у этой девушки вы когда-нибудь бывали? — вернулся он к фото Шерон Билкин.

— Нет, — вздохнул Виккенгем.

Ленгтон потасовал фотографии и рисунок, точно колоду карт.

— Как вы могли бы объяснить тот факт, что у нас появилось изображение человека, который, даже если вы с этим не согласны, имеет чрезвычайное сходство с вами?

— Абсолютно никак.

— Свидетель, точнее, два свидетеля, работавшие с художником-криминалистом и со специалистом по фотороботам, никак не соотносясь друг с другом, выдали такое описание: высокий, нос с горбинкой, темные глаза, темные волосы с легкой сединой на висках. В противовес вашим словам, я думаю, перед нами исключительное сходство. Возможно, лучшим решением вопроса будет участие в процедуре опознания.

— Меня?