Ленгтон прошел прямо к себе в кабинет, но вскоре, закатывая на ходу рукава рубашки, появился перед своей командой для совещания. Он уже готов был начать, как дверь распахнулась и в комнату следственной бригады вошла госпожа коммандер с помощником. Ленгтон поспешил навстречу и коротко с ними переговорил. Затем они придвинули к себе стулья и уселись. Бриджит подошла к ним предложить кофе и, проходя мимо Анны, выразительно подняла брови. Было ощущение, будто они снова в школе и директор зашел к ним в класс сделать объявление.

Ленгтон хлопнул в ладоши, и в комнате воцарилась тишина. Начальство выжидающе посмотрело на него, и он указал на эскиз с высоким темноволосым незнакомцем:

— Под это изображение вполне подходит Чарльз Генрих Виккенгем. У него есть все, включая золотое кольцо-печатку.

Ленгтон требовал скорее устроить процедуру опознания — по возможности на следующий день. Кто-то пошутил, что он тоже может встать в ряд.

— Увы, у меня голубые глаза, — усмехнулся он, оценив шутку. Однако его веселость тут же развеялась. — Идем дальше. Вчера я долго болтал с барменом в пабе «Сент-Джордж». Он просто кладезь информации. Его отец больше тридцати лет проработал в Мейерлинг-Холле садовником. Бармен рассказал мне, что отец нашего подозреваемого был гадкий старый развратник, который приволакивался за каждой юбкой. Это зашло так далеко, что местные девчонки обходили Холл стороной. Он также имел степень доктора — только не медицины, а философии. По сути, он никогда нигде толком не работал. Он попросту разбазаривал Холл. Одно время почти все земли вокруг принадлежали Виккенгемам, а папаша нашего подозреваемого делал деньги, распродавая их под застройку и прочее. Местные его возненавидели, поскольку он изничтожил множество лесов и продавал пастбища под строительство домов, которые никто не мог себе позволить. Короче говоря, папаша Виккенгем был человек во всех отношениях вульгарный и порочный, и его единственный сын, наш подозреваемый, перед ним трепетал. Его мать, Анабель Виккенгем, умерла при родах, оставив Чарльза единственным наследником. Старикан так больше и не женился, но водил проституток: все в округе знали, что он регулярно посылал свой «роллс-ройс» в Сохо, чтобы шофер загружал машину девочками и привозил к нему.

Когда десять лет назад он помер, его сын Чарльз Виккенгем не жил в ту пору в Холле, а колесил по миру, будучи армейским хирургом. Старик много денег спустил на невыгодное инвестирование, и имение пришло в упадок. Чарльз Виккенгем начат с того, что настроил против себя местное общество, делая в точности то же, что до него проделывал его отец, а именно распродавая пастбищные земли. Его первая жена умерла от рака, сын Эдвард — их единственное дитя. Вторая жена Чарльза, Доминика, — француженка, она произвела на свет двух дочерей. Доминика Виккенгем после развода получила солидное обеспечение и живет на алименты. Виккенгем обмолвился, что она хочет вытрясти из него больше денег. Необходимо найти ее, — может, она что-то дельное нам сообщит. — Ленгтон остановился перевести дух.

Анна прониклась благоговением: всю эту информацию он собрал прямо у них под носом в пабе! И ведь даже ни словом не обмолвился! Еще больше она изумилась, когда Ленгтон передал свой разговор в магазине, куда он заходил за сигаретами:

— Сын его, возможно, тоже в деле. Жена Эдварда Виккенгема покончила с собой: ее тело нашли в амбаре. Это произошло до того, как амбар переоборудовали в своеобразный центр отдыха — с бассейном, джакузи и спортзалом. По делу о суициде велось полицейское расследование, ничего криминального не нашли, но среди местных ходили слухи, что кто-то помог затянуть ей узел. Впрочем, это не было доказано. В крови у нее обнаружили высокое содержание алкоголя и следы кокаина, а прислуга показала, что миссис Виккенгем пребывала в крайне нервозном состоянии. — Ленгтон отодвинул стул. — Девушка из газетного киоска предположила, что в их доме царила чрезмерная сексуальная активность. Там постоянно гремели вечеринки — и ночные, и вообще круглосуточные, — употреблялись наркотики, хотя никто из обитателей Холла за это не арестовывался. Виккенгем поначалу водил к себе местных девиц, но по округе поползли нехорошие слухи, и теперь он нанимает их в разных компаниях. Необходимо их проверить.

А теперь перейдем к подруге Эдварда Виккенгема. Гейл — поздняя дочь сэра Артура Харрингтона, промышленника с севера. Ее мать, также умершую, звали Констанс. Это все, что нам о ней известно, не считая того, что Гейл не видели уже несколько недель. Проверьте ее, возможно, именно она нам и звонила — предположительно она сейчас на водах.

Анна оперлась на спинку стула. Ленгтон между тем помолчал, нахмурившись, сунул руки в карманы:

— Конечно, вы можете сказать, что ничто из вышесказанного не добавляет ни единой улики против Чарльза Виккенгема, или против его сына, или против них обоих. Однако внутреннее чутье мне подсказывает, что мы разыскали-таки убийцу. Теперь надо заманить его и очень осторожно прижать. Если даже обнаружится, что он солгал и что на самом деле он знавал и Луизу Пеннел, и Шерон Билкин, этого будет еще недостаточно, чтобы его арестовать. Ни в коем случае нельзя вспугнуть эту тварь до того, как мы получим ордер на обыск и проверим ее роскошное обиталище. Мне нужны имена людей, которые бывали на вечеринках в Мейерлинг-Холле. Если звонившая сказала правду, то Луиза Пеннел гостила в этом фамильном особняке. Возможно, здесь он и расчленил ее тело. Я требую опросить местных полицейских. Я хочу знать все — даже то, что этот сукин сын ест на завтрак! Необходимо поговорить с подружкой Эдварда Виккенгема, копнуть армейские годы Виккенгема-старшего. Фактически надо переговорить с каждым, кто знает его теперь и кто знал его прежде. Искать под каждым камнем! Так что — вперед!

На этом Ленгтон удалился к себе в кабинет в обществе коммандера и ее личного помощника, оставив затаившую дыхание бригаду.

Только Анна принялась конспектировать все услышанное, как к ней подошел Льюис и присел на краешек стола:

— Я от него просто фонарею! В том смысле — почему он не посвятил нас в это еще в машине?

— Шеф всегда все держит при себе, — сказала Анна, хотя чувствовала примерно то же, что и Льюис.

— Мне кажется, он чертовски уверен, что это Виккенгем, но мы не можем это доказать. И зачем тогда вся эта его речь? Чтобы впечатлить начальницу?

— Просто он держится за это дело, хоть оно ему и не очень-то по душе, — подошел к ним Баролли.

Анна удивилась: никогда еще она не слышала от них подобных высказываний в адрес шефа. Она промолчала.

— Ну что ж, — зевнул Льюис, — наше дело — везде топтаться и вынюхивать. Но если шеф прав, мы прижучим-таки этого гада.

— А ты что думаешь? — спросил Баролли Анну.

— Мне он не понравился. Как и сказал шеф, он носит кольцо с печаткой, — значит, возможно, он солгал, что не знаком с Луизой Пеннел. Если же он знал ее, значит, был знаком и с Шерон Билкин.

Анна очень обрадовалась, когда их болтовню прервал делопроизводитель, позвавший их вместе разобрать поставленные Ленгтоном задачи. Что бы ни думал каждый в отдельности, в целом в следственной бригаде ощущалось воодушевление. Наконец-то у них был конкретный подозреваемый, а тот факт, что на совещании присутствовала лично госпожа коммандер, вселял уверенность, что Ленгтона все же не сместят.