К лету следующего года я уже стал завсегдатаем на шоу «Тони Орландо и рассвет»[203]. Неудивительно, что мой шестой альбом «В пути», выпущенный «Литтл Дэвид рекордз», получился довольно сумбурным, без четкой структуры. Он включал затянутый скетч «Смерть и умирание», самый длинный номер, который я когда-либо делал. (На альбоме он занимает всего тринадцать минут, а на сцене шел двадцать семь.) Вообще, разговор о смерти в течение двадцати семи минут – для опытного комика повод задуматься, но эта старая как мир метафора неудачи никогда не приходила мне в голову.

Еще один тревожный звоночек я пропустил в 1978 году, когда у меня случился небольшой сердечный приступ. Подвела межжелудочковая ветвь артерии. Однажды утром, когда я вез Келли в школу, у меня свело челюсть. Я знал, что спазм или боль в челюсти – один из симптомов сердечного приступа, хотя грудь может болеть и сама по себе. (При стенокардии боль иногда отдает в левую руку, верх спины и челюсть.) Разумеется, у разных людей стенокардия проявляется по-разному. Мне пришлось провести в больнице два дня, пока в крови не обнаружили особый фермент – маркер инфаркта миокарда. Когда мышечная ткань отмирает, уровень этого фермента резко возрастает. Если его обнаружили, значит, у вас инфаркт. Не обнаружили – значит, просто болевой спазм в груди. У меня его нашли – я перенес инфаркт миокарда. Но я не придал этому никакого значения, и мне даже в голову не пришло что-то менять или пересматривать. Разве что одно время ел маргарин вместо масла.

Тогда же произошло еще одно событие, которое вскоре станет главным источником позитива в моей жизни, хотя в тот момент я этого не осознавал. Начала вещание сеть «Эйч-би-оу»[204]. Я сделал для них два специальных шоу в 1977 и 1978 годах, по часу каждое. Эти регулярные спецвыпуски в скором времени станут альтернативой записи альбомов, для меня это, по сути, будет одно и то же. Тогда они еще не могли похвастаться тем количеством подписчиков, которое наберут на пике популярности в 80-е, но все равно это позволило мне выйти на массовую аудиторию. В то время я воспринимал «Эйч-би-оу» как обычный телеканал и не видел большой разницы между ним и «Перри Комо» вместе с «Тони Орландо». Разве что мне не запрещали говорить «твою мать».

Все мои рассказы были основаны на реальных событиях. Целиком отдавшись самокопанию и саморазоблачению, пустив чужих людей в свою жизнь и свое прошлое, делясь направо и налево своим мнением о происходящем вокруг, я буквально зациклился на собственной персоне. «Вы только посмотрите на эту волосинку! А у тебя есть такая? А вот у него есть! И у нее есть! У всех есть!» Я искал вдохновение в своих физиологических отправлениях и разных частях тела, даже там находя какие-то крохи для самоанализа. Началось это с «Толедского цветочного горшка».

Сопли – вещь универсальная. Конечно, есть и другие универсальные вещи, работающие на комический эффект, но мы сейчас не о них. Прежде всего, сопли – это естественный резиновый клей. Большой и указательный палец, да?.. Вы когда-нибудь пробовали оторвать один от другого? Не выйдет! А не было такого, что вы ковыряете в носу, а из-за угла выходит знакомый: «О, привет, Билл! Как ты?» – и протягивает руку? «Извини, у меня правая рука парализована». «А-а-а, ну ладно. Может, засунешь все это обратно в нос, и зайдем ко мне в офис?»

А ведь сопли МОЖНО засунуть обратно в нос. Сколько людей ищут, куда их деть, и забывают про нос. МОЖЕТЕ ЗАСУНУТЬ ИХ ОБРАТНО! Они еще четыре часа сохраняют жизнеспособность. Суньте обратно, но не трясите головой, чтобы не выпали. Лучше хотя бы час посидеть…

А представьте, если бы сопли были ФЛУОРЕСЦЕНТНЫМИ! Такая светящаяся слизь, которую не так-то просто спрятать. Куда ты собираешься деть свои флуоресцентные сопли? Надо зайти в растаманский магазин и вытереть пальцы о плакат.

«Толедский цветочный горшок» включал пару моих мыслей о туалетах, газо– и мочеиспускании. На альбоме «Уолли Лондо» я разошелся уже не на шутку. Во-первых, снова взялся за сопли:

А не было у вас секса с партнером, когда у него насморк и нос все время посвистывает? Ии Ии Ии Ии Ии Ии Ии!!! «Солнышко, по-моему, мы сбились с ритма на самом интересном месте!»

Обратился я и к проблеме непроизвольного вздрагивания, когда начинаешь отливать. Я назвал это мочедрожанием, перекинув мостик к другому важному вопросу:

Вас никогда не удивляло, что мы говорим «ходить по-большому» и «ходить по-маленькому»? И куда это мы по ним ходим, если на самом деле совсем не ходим, а сидим или стоим? «Билл, и это у тебя называется сходить по-маленькому? Да тут лужа – за час не обойдешь! Зато так не терпелось по-большому, а выдавил из себя две горошины, тоже мне!»

Не обошел я и желудочные звуки, а их немало. Потом стал выяснять:

А не случалось вам отрыгнуть и ощутить во рту вкус хот-дога, который вы съели два дня назад? «О, это уже почти блевотина. Конфликт интересов между позавчерашним хот-догом и рвотными массами!»

А отсюда рукой подать до большого финала – приступа рвоты в нью-йоркском метро:

Вы не обращали внимания, что, когда подкатывает рвота, у вас совершенно меняется система ценностей? «Да и хрен с ними, с туфлями! БУУУЭЭЭЭЭ!!!»

Разобравшись затем со своими руками-ногами, я перешел к домашним животным – они ближе всего к рукам и ногам. Позвольте рассказать вам об этом маленьком продолжении меня – о моей собаке…

Ну вот, например, по телевизору показывают собаку, и вы пытаетесь заставить своего пса посмотреть на нее. Ага, разбежался! Он вообще не соображает, что там на экране. Он реагирует на ваш голос, когда вы орете на него, и на вашу руку, которая хватает его за голову. Бедный пес думает, что вы злитесь на него, и мучается чувством вины.

Покончив с этим, я обратил внимание на разные собачьи органы…

Такой пример: соседи заглянули на кофе, вы болтаете о том о сем, а на полу лежит Типпи, скрутившись, как шерстяной пончик, и вылизывает себе яйца! Феноменально! Если бы люди тоже так умели, они вообще бы из дому не выходили! А гости сидят и молча смотрят…

В связи с этим возник термин «юмор наблюдения». Кажется, мне даже приписывали авторство. Позже я снова вернусь к нему в формате, который я называю «мой микромир», но к тому времени он будет уже уравновешен материалами о «макромире». А в 70-е годы эта тема казалась мне золотой жилой, которая исчерпает себя еще не скоро.

Уже сам факт, что я не осознавал, что происходит (а я никогда не мог докопаться, почему именно так себя вел), говорил о большой внутренней растерянности. И все-таки мне трудно поверить, что это происходило помимо моей воли, что я покорно плыл по течению, подчинившись обстоятельствам. Видимо, я уговаривал себя: «Хорошо, я доказал всем, что могу добиться успеха на своих условиях. А теперь посмотрим, что можно сделать в том положении, в котором я оказался».