И на этот раз, как и в предыдущих случаях, подходу к Смоленску главных сил с нарядом во главе с самим великими князем предшествовал выход к городу передовых сил. Любопытно, но из сохранившихся описаний второй смоленской осады следует, что русским воеводам удалось выманить из города часть смоленского гарнизона, разбить и пленить ее: «Божиим милосердием великого князя воеводы смоленского воеводу и князей и панов прогнаша, и многых людей побиша, и иных князей, и бояр и желнырей живых многих поимаша…»[398] Втоптав неприятеля обратно в город, государевы воеводы в ожидании подхода главных сил расположились вокруг Смоленска, по устоявшемуся обычаю разослав по округе мелкие отряды для разведки и фуражировки.

Главные силы русского войска выдвигались к Смоленску на этот раз двумя эшелонами. Первый эшелон завершил обложение города, да так плотно, что, по словам немецкого анонима, «туда никогда, до самого последнего дня его (Василия III. – В. П.) отступления не могло проникнуть никакое письмо или донесение…»[399]. Со вторым эшелоном под Смоленск прибыл сам великий князь с братьей и «великим нарядом» (он насчитывал, если верить упоминавшемуся выше немецкому анониму, 2 тыс. больших и малых buchsen[400]). С подвозом наряда и установкой его на подготовленных батареях Василий III «пушки повеле изставити и по граду ис пушек и ис пищалеи повеле бити по многи дни»[401]. Практически непрерывная бомбардировка осажденного города длилась полтора месяца, причем, если верить немецкому источнику, особенно тяжелыми для осажденных оказались последние четыре недели и два дня, когда под прикрытием огня осадной артиллерии отряды охотников раз за разом пробовали взобраться на смоленские валы. Мощный огонь московской артиллерии в нескольких местах разрушил заборола, разбил Крыношевскую башню, «великие скорби и бои пушками и пищалми по много дни сътвори…»[402]. Однако город держался, и в конце концов в начале октября 1513 г. Василий III отдал приказ снять осаду и отступить, опасаясь действий литовских войск и испытывая нехватку припасов.

Стоит отметить, что выбранная великим князем и его советниками тактика начала давать свои результаты – немецкий аноним сообщал о голоде, который испытывали горожане и гарнизон Смоленска, и, судя по всему, московский государь знал об этом от своих доброхотов в Смоленске. Так что его решение предпринять новый поход на город, с тем чтобы «дожать» непокорных смолян, отнюдь не было неожиданным экспромтом. В середине мая 1514 г. русская передовая рать уже вышла к Смоленску и окружила город, прервав его сообщение с внешним миром. Затем к ней присоединилась еще одна рать. Вместе они «город облегли», посады у него «отняли» и «туры поставиша», ожидая самого великого князя с «нарядом». В начале июля под город прибыл сам Василий со своим «полком» и с нарядом, который, по сообщению польского хрониста Й. Деция, насчитывал 300 стволов (если поляк и преувеличил численность русского осадного парка, то ненамного)[403].

Главную ставку на этот раз московский государь сделал на мощь своей артиллерии, отказавшись расходовать живую силу на попытки взять город штурмом. Так, оставшийся неизвестным составитель Софийской 2-й летописи сообщал, что государь, подступив к городу, «пушки и пищали около города велел уставити и приступ ко граду хотел учи-нити, ис пушек и ис пищалей велел бити по городу и в город бити». Иоасафовская летопись дополняет эту картину рассказом о том, как «повеле (Василий III. – В. П.) около града пушки и пищали изставити, и по граду бити со всех стран, и приступы великые чинити, и из огненных пушек повеле во град стреляти», и, согласно летописной повести, «яко от пушечного и пищалного стуку и людского кричяния и вопля, тако же и от градских людеи супротив-наго бою пушек и пищалеи земле колебатися и друг друга не видети, ни слышати, и весь град в пламени и курении дыма мняшеся воздыматися ему…»[404]. При этом, согласно польским источникам, деятельную помощь воеводам Василия III во время осады оказывали иностранные, итальянские и немецкие, специалисты-инженеры[405]. Об одном из них, артиллерийских дел мастере Степане (Стефане), который, возможно, руководил бомбардировкой, сообщает составитель Архангелогородского летописца[406]. Любопытный факт сообщает все тот же С. Гурский. По его словам, московский великий князь применил против Смоленска «военные машины и огненные ядра (tormentis bellicis globisque ignitis)»[407]. Значит ли это, что русские здесь применили зажигательные снаряды – каленые ядра?

Справедливости ради отметим, что великий князь рассчитывал не только на свою могущественную артиллерию, но и на переговоры, которые вел со смолянами и неким чехом, командиром наемников смоленского гарнизона, князь Глинский. Однако, надо полагать, грохот канонады лучше всех прочих доводов способствовал убедительности речей Михаила Глинского и посланий самого великого князя, адресованных смолянам. И чтобы его слова стали еще доходчивее, Василий III приказал Стефану еще раз наглядно продемонстрировать, что с московской артиллерией шутки плохи. Составитель Архангелогородского летописца, явно со слов очевидца, писал, что «повеле князь велики пушкарю Стефану пушками город бити июля в 29 день, в субботу, на 3-м часу дни (то есть утром. – В. П.), из-за Днепра. И удари по городу болшею пушкою. И лучися на городе по их пушке по наряженои ударити, и их пушку разорвало, и много в городе в Смоленску людеи побило». Перезарядив «болшею пушку» («много мелких ядер собра, и окова свинцем». Похоже, что эту пушку только к концу июля доставили на позиции под Смоленском), Стефан повторил свой опыт, «удари в други» и «того боле в городе людеи побило». После третьего выстрела из бомбарды смоляне запросили пощады, но Василий отказался прекратить бомбардировку, рассчитывая «дожать» горожан[408]. И на следующий день город сдался. Смоленская эпопея закончилась.