Конечно, Кристал Келли не могла позволить себе выглядеть неухоженной: ее облегающее короткое платье без рукавов не оставляло никаких сомнений в том, что она стройна. Но было нечто неприятное и вызывающее в неумеренном использовании косметики, в тощих руках и шее, поэтому весь облик Кристал Келли и дорогое модное платье казались вызывающе непристойными. Зачем она оделась так, будто была лет на сорок моложе? Глядя на то, как напрягались икроножные мышцы Кристал, когда она с видимым усилием балансировала на шпильках, я вспомнила о своей бабушке, которую она мне чем-то напомнила. Однако моя бабушка в этом возрасте носила удобные фетровые шлепанцы с разрезами, предназначенными для того, чтобы ослабить давление на подагрические шишки на пальцах ног.

Оба эти образа были жестко очерченными стереотипами. «Что хуже, — думала я, — быть шаркающей старой женщиной с распухшими от подагры пальцами или такой нелепой фигурой, как Кристал, „овцой, маскирующейся под ягненка“? Неужели нет какого-то среднего пути, облика, который стареющая женщина могла бы принять с достоинством?»

— Печально! Не правда ли? — произнес рядом со мной голос, от звука которого я подпрыгнула в воздух на несколько дюймов. — О, прошу прощения, что напугала вас! Я не хотела этого.

Я увидела пожилую даму в черном тренировочном костюме и легких туфлях.

— Откуда вы появились?.. Я не слышала, как вы подошли…

Я уставилась на нее. Сходство было безусловным.

— Вы не… Нэнси ван Эсперн? Она протянула мне руку:

— Должно быть, вы Синди Брайтмен. — Брови ее слегка поднялись. — Лицо «Лапиник»?

— Ну, гм… да.

Я почти утратила дар речи, ошеломленная встречей с идолом своего детства, и с любопытством разглядывала ее. Как и сказал Харли, лицо ее было покрыто морщинами, однако оно выражало доброту и свидетельствовало о сильном характере. Нэнси говорила чуть хрипловатым голосом.

— Признаться, — продолжала она, — я полагала, что вы такая же, как все эти пустоголовые болваны, наводнившие наш город. Но потом вы потребовали у моего бармена хороший бурбон, И я, услышав об этом, решила познакомиться с вами поближе. У вас есгь вкус, моя девочка.

— М-м… спасибо, — пролепетала я.

— Я принесла вам еще. — Нэнси подала мне полный стакан. — Давайте же выпьем вместе и насладимся напитком. И плевать на всех этих чопорных типов с их подсчетом калорий.

— Готова выпить за это, — оживилась я.

Темп и ритм музыки изменились — она стала громче и веселее. Кристал Келли закружилась в танце.

— Я с грустью наблюдала за ними, — сказала Нэнси. — Печально видеть, что они не желают смириться с очевидными фактами — ведь годы-то идут. Ну посмотрите, она ведет себя так, будто ей шестнадцать. Вы не поверите, но мы одного возраста.

Мой мозг лихорадочно заработал — я пыталась произвести простейшие подсчеты и примирить очевидное с только что услышанным.

— Я не имею ничего против того, чтобы люди веселились, — добавила Нэнси, закуривая сигару. — Просто не переношу притворства. Ради всего святого, разве так уж плохо, что тебе стукнуло шестьдесят пять?

— Не знаю, — отозвалась я. — В конце концов, с каждым происходит такое. Так почему бы не принять этого?

— Взгляните на нее! — повторила Нэнси. — Она не больше нас верит в то, что сохранила красоту. Так почему же воображает, что ей удается сбить нас с толку? Сейчас даже такая молодая женщина, как вы, не всегда уверена в своей привлекательности. Верно?

— Будь я безобразна, — задумчиво сказала я, — я продала бы душу, чтобы стать такой, как теперь. Но, обретя красоту, начинаешь бояться, что потеряешь ее. И это наводит на мысль о том, что игра не стоит свеч. — Я вопросительно улыбнулась ей, словно ища поддержки. Если бы она знала правду обо мне!

— Пожалуй, вы правы, — согласилась Нэнси. — Вы создаете для себя идеал красоты, недостижимой ни для кого, а потом убеждаете всех в том, что если как следует постараться, ну, например, каждый день перед завтраком делать упражнения для таза или какие-то еще, то получишь шанс добиться такого результата. А потом вы стоите в сторонке и посмеиваетесь, глядя, как потеют эти бедняжки. Она глубоко затянулась сигарой и выпустила круглое колечко дыма. — Вся эта чертова суматоха — всего лишь мужской заговор, направленный против женщин, с тем чтобы они чувствовали себя неловкими и неуклюжими, и мы обе это знаем. Верно?

— Неловкими, неуклюжими, неуверенными в себе и в конечном счете бессильными, — пробормотала я.

— Да, именно то, чего хотят эти мерзавцы-мужчины — загнать нас в угол. И совершенно не важно, модель ты или сотрудница Красного Креста и чего ты добилась в жизни, — все пойдет прахом, когда наступит срок окончательного испытания, то есть появится возможность проверить, соответствует ли твое тело нелепому образу, безоговорочно и деспотично выбранному мужчинами.

— Если бы только нам удалось заставить их прыгать через те же самые обручи. — Я с улыбкой оглядела публику. — Хотелось бы посмотреть, как общество спишет их и отправит в архив, как лишит их возможности работать и преуспевать, если окажется, что они потеряли прежнюю привлекательность, а то, чем эти люди более всего кичатся, не стоит под определенным углом, а уныло свисает. Нэнси усмехнулась:

— Да, было бы интересно посмотреть, как эти жирные мужчины пытаются проложить дорогу на экран своим членом, то есть прибегают к тому же способу, что и мы. Недалеко бы они ушли, если бы я отбирала актеров и распределяла роли. — Помолчав, Нэнси с горечью добавила: — Только став старой и уродливой, находишь в себе храбрость бросить им вызов, сказать, что все это не важно. Но к тому времени уже слишком поздно что-либо изменить.

— По-моему, вы еще красивы, — робко заметила я. — К тому же вы блестящая актриса. Мне так нравились ваши фильмы.

— Они выходили давным-давно, когда вы были еще слишком маленькой, чтобы оценить их, моя дорогая, — ворчливо возразила Нэнси, стараясь не показать, что мой комплимент ей приятен.

— Позвольте спросить, почему вы не появляетесь на собственных вечерах? А если вы так не любите их, то зачем устраиваете?

Нэнси рассмеялась:

— Я отвечу вам, чтобы напомнить себе, как мне повезло. Иногда я впадаю в благодушие и забываю, что люди бывают ужасны. Тогда я убеждаю себя быть более общительной. Когда такое находит на меня, я понимаю, что пора устроить ежегодный бал. Обычно после такого сборища у меня надолго отпадает охота к светской жизни, не менее чем на год. Мне достаточно на пять минут окунуться в эту атмосферу, чтобы проникнуться отвращением к ней. Поэтому я просто брожу по комнатам и наблюдаю, но держусь в тени, как и сегодня. — Нэнси похлопала меня по руке. — Так больше шансов встретить интересных людей.

Пронзительный голос прервал нашу беседу:

— Эй, Дуэйн, иди сюда скорее! Здесь кто-то курит! Наглая блондинка в облегающем платье вдруг возникла из темноты.