Много позже, уже сойдя с корабля на берег, Епанчин, стоя на самом краю небольшой лоцманской пристани, долго следил за уходившим вдаль флейтом, навсегда увозившим Злату. В конце концов светлое пятнышко парусов растаяло в морской дымке, и, глядя в опустевшую даль, Епанчин с грустью понял, никогда больше белый палац над голубым ставом[104] ему сниться не будет…

* * *

Разинское войско задержалось под Симбирском. С налёта взять город не удалось, да и первая попытка штурма оказалась неудачной. И хотя Барятинский, так и не сумев нанести Разину решительный удар, отошёл от города, гарнизон Симбирска, куда, спасаясь от разинцев, сбежались и все окрестные дворяне, защищался отчаянно.

Атаман понимал, что все прежние укреплённые города казаки легко брали только с помощью местной голытьбы, да и здесь сторонники разинцев тоже содействовали взятию посада, но захватить стоявший на Симбирской горе центральный острожек, где засел Милославский со своими людьми, никак не удавалось.

Однако к застрявшему у Симбирска Разину отовсюду сходился охочий люд, и вскорости под его началом было уже не пять тысяч, а все двадцать. Тогда атаман собрал в свой шатёр сотоварищей, и там было решено, оставаясь с главным войском на месте, отправить отряды на взятие Саранска, Алатыря и Васильсурска.

После чего казаки, понимая, что оставлять за спиной крепость, державшую путь по Волге, нельзя, принялись обсуждать, как взять Симбирск. Опытные атаманы знали, для такого дела нужен «Гуляй-город»[105], но сделать его не получалось, и потому надумали просто насыпать в удобном месте земляной вал, чтобы взойти на стену.

Вдобавок, одновременно с насыпкой вала, по приказу Разина, казаки принялись вязать фашины[106], по которым, если их густо набросать в ров, можно было вплотную подойти к стене. К тому же лазутчики донесли: Барятинский собирает войска, и оттого со взятием острожка надо спешить.

Означенный вал длиной саженей в пятнадцать, несмотря на жестокую пальбу со стен, сыпали день и ночь. Вдобавок казаки не оставляли и попыток зажечь город, для чего густо перебрасывали через стену горящие поленья, вот только осаждённые, собрав достаточное количество воды, гасили начинавшиеся пожары.

Ко всему прочему поднять насыпной вал вровень со стеной не выходило никак, и тогда Разин, самолично следивший за ходом работ, наказал вдобавок готовить для штурма короткие лестницы. Из своего военного опыта атаман хорошо знал, что если их хорошо поставить, то плотно уложенные фашины – вполне достаточная опора.

Новые донесения лазутчиков подтвердили, что отошедший в Казань Барятинский, усилившись стрелецким полком и вдобавок ещё двумя эскадронами, собирается вот-вот выступить, а потому, хотя вал ещё был низковат, как только лестницы сделали, Разин приказал начать штурм.

Военный совет, состоявшийся накануне, принял решение брать острожек с двух сторон. Главный удар, конечно, должен был быть нанесён с насыпного вала, но когда защитники поймут это и бросят сюда все свои силы, второй отряд незаметно, пользуясь темнотой, подойдёт к острожку в другом месте, и казаки, приставя запасённые загодя длинные лестницы, полезут на стену.

Сигнал засыпать ров был дан где-то после полуночи. Цепочки носильщиков с вязанками хвороста на плечах через проходы, оставленные между построившимися к бою штурмовыми колоннами, споро полезли на вал и, сбросив свою ношу в ров, бегом возвращались обратно за следующей фашиной.

Поначалу всё шло тихо, но вскоре стража, бывшая на стенах, услыхала шум и, разобравшись в чём дело, немедленно подняла сполох. На колокольне ударили в набат, раздались тревожные выкрики, между зубцов замелькали огоньки, и оттуда ударили мушкетные выстрелы.

Разин, бывший здесь же, выскочил на вал и, увидев, что пока хвороста, уже сброшенного в ров, недостаточно, распорядился удвоить число носильщиков. Теперь, несмотря на огненный бой со стены, ров стал заполняться быстрее, и вот-вот можно было идти на штурм. И вдруг произошло неожиданное.

Со стены на сброшенный в ров хворост густо полетели горящие смоляные факелы, и там, где были уже подсохшие ветки, начали быстро возникать очаги пламени. Выходило, что защитники всё это время боровшиеся с пожарами, сами решили сжечь задуманный разинцами переход.

После короткого замешательства казаки стали подвозить в бочках воду, заливать пламя, а Разин приказал и дальше сыпать фашины, чтобы заглушить не успевший разгореться огонь. Мера оказалась удачный, и сквозь густой дым, продолжавший валить из-под хвороста, казаки по образовавшемуся настилу бросились к стене.

Со штурмовых лестниц или подсаживая друг друга, они карабкались наверх, и между зубцов началась жестокая сеча. Выкрики, лязг клинков вперемешку с мушкетной пальбой слились в шуме боя, и казалось, защитники острожка вот-вот попятятся под неистовым натиском.

Однако осаждённые держались стойко. Больше того. Одну особо удачно поставленную лестницу они сумели оттолкнуть от зубцов, и она свалилась на земляной вал, зашибив сразу троих казаков. Затем со стены на нападавших полилась расплавленная смола, и вниз снова полетели зажжённые факелы.

Получив такую подпитку, заглушённый было огонь вспыхнул с новой силой, и вырвавшееся из-под хвороста пламя отрезало бившихся у зубцов разинцев от ещё остававшихся на валу казаков. Никто из них не решился идти сквозь огонь, а от нестерпимого жара многие стали пятиться.

Было ясно, что первый натиск отбит, и Разин, чтобы подбодрить собравшихся возле него есаулов, сказал:

– У них сейчас стена загорится, прорвёмся…

Все стали следить за набиравшим силу пламенем, но тут к Разину прибежал запыхавшийся посыльный и сообщил:

– Второй отряд взойти на стену не смог…

Дальнейшее ожидание тоже оказалось напрасным. Видимо, заранее готовясь сжечь хворост, осаждённые опустили на стену защитившее её от огня мокрое рядно. Теперь надеяться на пожар в острожке не приходилось, и все стоявшие под валом ясно поняли, что затеянный с этой стороны штурм тоже оказался неудачным…

* * *

Золочёная, немецкой работы царская карета, запряжённая шестёркой белых лошадей цугом, выехала на усыпанную жёлтым песком площадь и остановилась возле нескольких рядов обитых красным сукном скамеек, где уже собрались званые на смотр иноземцы, стоя приветствовавшие появление государя.

Сам Алексей Михайлович в сопровождении бояр поднялся на особый балкончик и огляделся. Отделяя сановитых царских гостей от всякого сбежавшегося поглазеть люда, вдоль края площади выстроилась ровная шеренга солдат новонабранного полка иноземного строя. Вооружённые мушкетами и палашами, одетые на немецкий манер, с крыслатыми касками-шапелями на головах они должны были показать сидевшим внизу иноземцам, что у царя давно уже не лапотное войско, вооружённое луками да стрелами, а мушкетёры не хуже, чем у французского короля. Вдобавок с тыльной стороны царский балкон и скамьи для иноземцев подковой окружали стремянные стрельцы.