годов, и устанавливала в отношениях между центральными ветвями власти суперпрезидентские полномочия. Президент получил широчайшие возможности для управления посредством указов, тогда как парламент и Конституционный суд обладали лишь ограниченными полномочиями. Предложенная конституция не предусматривала поста вице-президента, так что никакой будущий вице-президент не смог бы восстать против президента, как это сделал вице-президент А. В. Руцкой в 1992–1993 годах.

Более того, по нормам новой конституции стало практически невозможно отрешить президента от должности, равно как и внести в нее поправки. Конституция отражала менталитет «начальника» Ельцина и плебисцитарную концепцию ответственности. Документ был разработан так, чтобы гарантировать, что президент будет безусловным высшим органом власти в стране, в значительной степени неподотчетным государственным институтам, а только избирателям на последующих президентских выборах[293].

Что касается отношений между центром и периферией, то новая конституция основывалась на сочетании унитарных и федеративных принципов. Это было усиленной версией тех взглядов, которые Ельцин отстаивал в 1992–1993 годах на переговорах по федеративному договору. Задача осложнялась как мощными центробежными силами, действовавшими в 1990–1991 годах, которые Ельцин в то время поощрял, так и институциональным наследием советской власти. Сохранялась иерархия статусов, дифференциация их между внутрироссийскими территориальными единицами, которая предоставляла некоторым из них (национальным республикам) большую автономию, привилегии и политический статус, чем другим. В ходе переговоров республики стремились максимизировать свою автономию от центра, в то время как области и края стремились получить не меньшую автономию, чем республики. Ельцинская конституция стремилась обуздать обе эти тенденции, определить республики и области как равные «субъекты Федерации» и расширить формальные полномочия центра, чтобы он смог навязывать свою волю регионам. В то же время, в значительной степени уступая федеративным принципам, он дал руководителям регионов формальное представительство в Совете Федерации, верхней палате нового парламента, и назначил прямые выборы региональных губернаторов. Такое сочетание унитарных и федеративных принципов резко контрастировало с конфедерализмом (сильные регионы – слабый центр), де-факто существовавшим в то время[294].

Таким образом, демократическая риторика Ельцина как строителя государства 1989–1991 годов представляла собой смесь либеральных и нелиберальных принципов. Он придавал мало значения построению сильной системы политических партий, сбалансированному разделению властей между исполнительной и законодательной ветвями, системе сдержек и противовесов между ветвями власти и дальнейшему поощрению региональной автономии. Напротив, суперпрезидентство, плебисцитаризм, популизм и центр, достаточно сильный, чтобы не позволить регионам игнорировать приказы Москвы, были характерными чертами разрабатываемой ельцинской программы государственного строительства. Гражданские свободы и выборность в отношениях между государством и обществом, а также отношения между центром и периферией, которые еще нуждались в согласовании, оставались основными либеральными чертами его программы государственного строительства.

Выводы

В период своего восхождения и пребывания во власти Ельцин разработал программу для основных сфер политики, направленную на преобразование независимой России в новое, в полной мере постсоветское государство, самостоятельного экономического и политического игрока на международной арене. Программа эта развивалась в течение 1992–1993 годов. Ельцин расширил свою коалицию за пределы интенсивной, но узкой политической базы, на которой он построил свой авторитет во время борьбы за власть в 1989–1991 годах. Эта антикоммунистическая и антигосударственническая политическая база поддерживала «шоковую терапию» в экономике, либеральную стратегию построения нации, его готовность распустить СССР и его компромиссную внешнюю политику. Но уже в середине 1992 года, когда цена реализации этой политики выросла, стало ясно, что Ельцин вносит коррективы, чтобы приспособиться к тем силам и идеям, которые в противном случае могли быть мобилизованы против него.

С середины 1992 до конца 1993 года он окончательно сформулировал концепцию, в которой обещал: 1) продолжать усилия по проведению экономических реформ, одновременно предотвращая угрозы социальной стабильности; 2) построить светскую российскую нацию без ущерба для русских народных традиций и интересов русской диаспоры в ближнем зарубежье; 3) интегрировать Россию в западные международные организации, не жертвуя самостоятельностью России как международного игрока или ее способностью защищать свои национальные интересы как «великой державы»; 4) поддерживать территориальную целостность России без применения военной силы против регионов; и 5) построить президентскую республику, в которой президент будет гарантом достижения всех этих целей.

Ельцин превратился из оппозиционной фигуры советской политики в президента независимого Российского государства и разработал всеобъемлющую программу, чтобы привести свою страну к земле обетованной. Эта программа представляла собой сложное сочетание различных направлений, но ни одна сфера политики не допускала почтительного отношения к неперестроившимся коммунистам и крайним националистам. Ельцин остановился на формуле кооптации центра политического спектра, продолжая при этом следовать повестке дня, которую он изложил в конце 1991 года. Никоим образом не было очевидно, что такое сочетание политических мер приведет к желаемым результатам. Если этого не произойдет, Ельцин снова окажется в политической обороне и не сможет возложить на кого-то другого ответственность за неудачи. Его персоналистский стиль руководства и настойчивое стремление к чрезвычайным полномочиям в управлении на основании издания президентских указов означало, что некого будет винить в том случае, если эта синтетическая программа потерпит неудачу. Если он хочет получить одобрение за свои достижения, ему также придется брать на себя ответственность за неудачи. Люди будут судить его, учитывает он их мнение или нет. Как и в случае с Хрущевым и Горбачевым до него, именно это и произошло.

Глава 8

Ельцин в политической обороне

К декабрю 1993 года Ельцин, очевидно, достиг вершин. Он ликвидировал старый Верховный Совет и заключил в тюрьму своих врагов – Хасбулатова и бывшего вице-президента Руцкого. Он добился принятия своей конституции, которая наделяла его исключительными полномочиями по отношению ко всем остальным политическим институтам, делала его не подлежащим импичменту и закрепляла подход к отношениям между центром и периферией и к национальному строительству именно так, как он желал. Но Ельцин воспринимал это не совсем так. Хотя он торжествовал по поводу принятия конституции, его явно удивили результаты выборов в Думу: оппозиционные правительству националисты и коммунисты получили значительное число мест. Ельцин прокомментировал результаты выборов только через десять дней, 12 декабря. Затем он начал критиковать «демократов» за их разобщенность, оппозицию – за экстремизм, правительство – за то, как оно проводило политику, и себя – за то, что потерял связь с народом[295].

Мемуарная литература дает нам более полное представление о том, как Ельцин воспринял это разочарование. Президент России был очень доволен повышением своих формальных полномочий и принятием – наконец-то! – выгодной ему конституции. Но его огорчало резкое падение собственной популярности среди широкой публики. Он приложил огромные усилия, чтобы заручиться военной поддержкой для подчинения Верховного Совета силой – но и тогда едва не случилось самое