сторонним инвесторам (внутренним или иностранным), чтобы предотвратить массовые увольнения (которые угрожали бы социальной стабильности) и широкомасштабные сокращения управленцев (что поставило бы под угрозу связи Ельцина с управленческим лобби).

Противоречивые цели экономической политики Ельцина постепенно стали привлекать к себе внимание. Он добивался макроэкономической стабилизации путем высвобождения цен и сокращения бюджета, быстро приватизировал экономику, в том числе энергично добивался одобрения парламента на приватизацию земли. Но он продвигал свои реформы в таком направлении, которое наименее угрожало социальной стабильности или интересам «красных директоров». В этом смысл его новообретенной формулы, которую он повторял с июня 1992 года: «Главная задача – остановить падение производства»[268]. Такая гибридная политика не могла привести к значительной реструктуризации предприятий или многочисленным банкротствам [Blasi et al. 1997, ch. 4], но могла бы стать гарантом против коммунистического реванша, создав широкую заинтересованность в предотвращении ренационализации. Она могла получить поддержку только в том случае, если новые вливания займов и кредитов от Международного валютного фонда, Всемирного банка и иностранных правительств позволят Москве откупиться от недовольства внутри страны.

Но эти займы и кредиты получить было нелегко, поскольку предъявляемые с ними условия фактически увеличивали риск социальной нестабильности в России. Поэтому 4 июля 1992 года на телевизионной пресс-конференции в Кремле Ельцин взял на себя роль защитника российского народа от необоснованных и опасных требований благотворителей и кредиторов России:

Скажу прямо, в ходе обсуждений раздавались голоса, призывающие нас заморозить зарплаты. Конечно, это вызвало бы большое оживление в Международном валютном фонде, но мы не можем браться за это. Понятно? Тогда этим шагом мы сразу откроем, я бы просто сказал, какие-то локальные конфликты или конфликты на уровне отраслей или регионов. Напряжение точно будет. У людей обязательно будет недовольство. Обязательно будут довольно массовые забастовки. <…>

Если мы сегодня отпустим цены на топливо, то все остальные цены, в том числе и на хлеб, и на продукты питания, вырастут в 10 раз. Вынесет ли это народ? Не вынесет. <…> Когда у людей лопнет терпение, их доверие к президенту иссякнет, и начнется хаос[269].

Ельцин был готов признать свое отступление: «Мы прибегли к определенной умеренности реформ, даже когда это означало потерю определенной динамики»[270].

Его лекция от 4 июля 1992 года также позволила Ельцину примерить роль националиста и тем самым ослабить некоторую критику со стороны государственников и националистов:

Итак, сегодня мистер Камдессю <…> будет настаивать на снижении цен на топливо. Это сейчас главный предмет разногласий между нами. Мы не можем за это взяться, и я скажу ему об этом сегодня. <…> Если дело в этом, мы можем обойтись без 24 миллиардов, тем более что это не какая-то благотворительная подачка. За это придется заплатить позже. Сумма кредитная, цивилизованный кредит. Нас не следует ставить за это на колени. Нет, Россия – великая держава и себе этого не позволит. <…>

Мы знаем настроение людей. Но Международный валютный фонд и г-н Камдессю не знают границ терпения нашего народа[271].

Защита национальных интересов

Эта попытка примерить наряд националиста продемонстрировала направление, в котором Ельцин двигался в других сферах политики. В ответ на усилия государственников и шовинистов он стремился противостоять радикальному национализму не путем принятия его идей, а скорее путем попыток дополнить свой либеральный интернационализм не вызывающим раздражения и не накладывающим ограничений государственным центризмом.

В ответ на критику российской уступчивой внешней политики он сместился в сторону центра. В 1992–1993 годах благодаря Ельцину Россия заняла более твердую позицию. Он отменил свой визит в Японию и оставил мысль об уступках в вопросе возвращения Южных Курил. Москва начала настаивать на особом статусе России в рамках «Партнерства ради мира», организованного Вашингтоном как комплексное военное дополнение к НАТО, куда входили все посткоммунистические государства. Москва стала более требовательно призывать Запад уважать ее исторически сложившуюся общность с интересами сербов в гражданской войне в Югославии. Как в политическом, так и в военном отношении Россия стала более напористой в ближнем зарубежье и объявила Западу, что СНГ является зоной исключительно российских интересов. Как отмечалось ранее, российское правительство использовало экономическое принуждение и военные угрозы в отношении Эстонии в ответ на принятый там дискриминационный закон о гражданстве 1992 года. В 1993 году Россия начала подталкивать страны СНГ к разрешению «двойного гражданства» для их этнического русского населения и для увеличения размаха и глубины экономической и политической интеграции в рамках Содружества. В феврале 1994 года Министерство иностранных дел разработало программу защиты русскоязычных граждан в бывших республиках СССР, которая предусматривала использование экономических санкций в знак протеста против нарушений прав. По словам представителя МИД, эта мера была включена, потому что они считали, что «дипломатических мер недостаточно»[272]. Таким образом, в ответ на дискредитацию его идеалистических взглядов на международные отношения Ельцин двинулся в сторону Realpolitik в подходе к сферам влияния на ближайших соседей России и к занятию несколько более жестких позиций в дальнем зарубежье.

Тем не менее, несмотря на эти сдвиги, в сотрудничестве с Западной Европой и Соединенными Штатами в области контроля над вооружениями и других сферах отношений Востока и Запада Россия оставалась партнером. Кроме того, Ельцин пошел на бесспорные уступки в отношениях с двумя крупнейшими государствами – преемниками СССР после России: Украиной и Казахстаном. Коррекция курса 1992–1993 годов подразумевала поиск синтеза либерального интернационализма и реалистического этатизма, или, иначе говоря, поиск отношений, основанных на элементах как сотрудничества, так и конкуренции. Ельцин надеялся, что такая комбинация удовлетворит российских государственников при сохранении доброжелательного отношения западных столиц. Доминирующая цель его политики в отношениях Востока и Запада заключалась в том, чтобы заручиться максимальным сотрудничеством Запада в облегчении социально-экономических, политических и военных преобразований в России[273].

Конституционный кризис и парадокс государственного строительства

Единственная область, в которой Ельцин не изменил своей позиции, – его отношения с парламентом и президентская власть. Правда, в течение большей части 1992 года он пытался, хоть и безуспешно, договориться со Съездом народных депутатов[274]. К осени 1992 года чрезвычайные полномочия Ельцина по указу истекли; парламент не был склонен их продлять и даже стремился сократить формальные полномочия президента. Некоторые депутаты также призывали к импичменту Ельцина[275].

Похоже, в глазах Ельцина это была точка невозврата. Он приобрел авторитет как поборник доброжелательного, но индивидуального лидерства. Фактически он прилагал максимальные усилия для создания коалиций и достижения компромиссов между разрозненными силами в свою