– Эти опасения имеют под собой основания? – поинтересовался Дин.

– Имеют. В декабре прошлого года Шелепина лишили поста председателя Комитета партийного контроля, значительно сузив его деятельность. Теперь ходят усиленные слухи, что его вот-вот могут снять и с поста секретаря ЦК. Говорят, Брежнева напугали слухи о неком «теневом кабинете», который формируется вокруг Шелепина.

– То есть Шелепин готовит заговор?

– Нет никакого заговора, – отмахнулся Купцов. – Просто кому-то очень хочется сделать из Шелепина заговорщика и тем самым отправить его в отставку. У нас в Кремле интриги бушуют не хуже, чем когда-то при мадридском дворе. Вашим президентам подобное даже и не снилось. Так что ты, Дин, мотай себе на ус: тебя тоже могут использовать в разного рода интригах, если ты и дальше будешь приезжать к нам в страну.

Сказав это, Купцов внезапно обнял Дина за плечи и, придвинув к себе, спросил:

– Кстати, ты знаешь, что твой переводчик Андрей работает на КГБ?

– Не знаю, но догадываюсь, – кивнул Дин. – Только мне бояться нечего, ведь я ничего предосудительного не делаю.

– Это правильно – бояться не надо. Но иметь в виду стоит. Я с тобой столь откровенен, потому что ты мне очень симпатичен, Дин. Я здесь уже два года, но настоящих друзей так и не приобрел. Кругом одни комсомольские соратники. А вот тебя знаю всего-то три дня, а говорить могу с тобой о чем угодно. И дело здесь вовсе не в вине, а в тебе самом: ты хороший мужик, Дин, как у нас говорят – не говнистый.

Последнее слово Купцов произнес по-русски, не найдя подходящего аналога в английском языке. Но Дину это слово понравилось, и он даже записал его в свою записную книжку с тем, чтобы потом выучить и использовать при случае. Когда он это сделал и захлопнул книжку, Купцов пошутил:

– Я надеюсь, весь остальной наш разговор ты записывать не будешь.

Дин ответил такой же шуткой:

– Нет, я перескажу все Андрею на словах.

После чего оба собеседника громко рассмеялись.

Гастроли Дина в Тбилиси продолжались. 27–28 октября он дал еще два концерта, но уже на другой площадке – во Дворце спорта. На следующий день он покинул город, однако Купцов проводить его не смог. В тот день он был весь поглощен другим визитом – в Тбилиси приезжал Леонид Брежнев. 1 ноября тот присутствовал в том же Дворце спорта, где сутки назад выступал Дин Рид, на торжественном концерте.

Во время пребывания в Тбилиси Дин дал очередное свое интервью – на этот раз журналисту «Комсомольской правды» В. Байбурту (материал будет опубликован 28 октября). В нем Дин рассказал о некоторых фактах своей биографии, причем в одном месте выступил в роли барона Мюнхгаузена. Речь шла о том, как Дин заключил контракт с фирмой «Кэпитол». По словам Дина, это выглядело следующим образом. Он стоял на автостраде неподалеку от Голливуда, и возле него остановилась машина. Ее владелец любезно предложил его подвезти. В машине Дин запел, и хозяин авто, который сам когда-то был певцом, привез его прямиком к фирме «Кэпитол». «Так я стал певцом», – этими словами Дин заключил свой рассказ. И все бы ничего, если бы двумя неделями ранее Дин не поведал журналисту Дранникову из «Московской правды» совсем другую историю. Из нее выходило, что в Голливуд его привез Патон Прайс и именно благодаря ему он и заключил свой контракт с «Кэпитол».

Чуть позже Дин родит на свет и третий вариант этой истории: как он ехал на своем автомобиле в Голливуд, захватил по дороге попутчика, и тот привез его на фирму «Кэпитол». Чем вызван такой набор версий относительно одного и того же события, сказать трудно: то ли провалами в памяти самого рассказчика, то ли его желанием что-то приукрасить, то ли неправильным переводом (последнее вероятнее всего). Поэтому читатель пусть сам выбирает, какая из этих историй ему нравится больше всех. Я лично выбрал последнюю.

Из Тбилиси путь Дина Рида пролег в столицу Азербайджана Баку. Там он пробыл три дня – с 30 октября по 1 ноября. Выступал в Клубе имени Дзержинского, в котором его сменил другой гастролер – Муслим Магомаев.

Несмотря на то что график гастролей был жестким, Дин ни разу не высказал каких-нибудь претензий ни организаторам, ни музыкантам. Его практически все устраивало, и единственное, о чем он волновался, – это о здоровье Патрисии. Она была на седьмом месяце беременности, порой неважно себя чувствовала, однако, когда ей предложили остаться в Москве и дожидаться мужа там, категорически отказалась. Даже Дин не сумел ее уговорить. Теперь же, переезжая из города в город, она здорово уставала и все чаще раздражалась. То ей не нравились условия проживания в гостинице, то не устраивала еда, то еще что-то. Даже в мелочах она находила разного рода недостатки. Например, никак не могла привыкнуть к тому, что вечером по телевизору даже нечего посмотреть. Еще в Москве, в гостинице, она была крайне удивлена, что в Советском Союзе черно-белое телевидение и всего три программы.

– Как они здесь живут? – удивилась она как-то вечером, пощелкав ручкой телевизионного переключателя и не найдя ничего интересного.

– Нормально живут, – ответил Дин.

– Что значит нормально, если у них всего три канала, да и по тем идет непонятно что.

– А что ты хотела здесь увидеть? Твои любимые «мыльные оперы» или глупые шоу? Зря надеешься: здешнее телевидение не развлекает людей, а просвещает. Уверен, если бы ты знала русский язык, ты бы наверняка нашла в их передачах много для себя полезного.

Патрисия тогда не стала спорить с мужем, однако когда и в других городах, куда забрасывала их гастрольная судьба, в телевизионных программах она не нашла ничего интересного для себя, ее уныние только усугубилось. И вечером, когда Дин обычно выступал с концертами, а она сидела в гостинице, тоска на нее накатывала невыносимая. Какое-то время она еще терпела, заставляя себя пораньше ложиться спать. Но потом ей это надоело, и она стала буквально изводить Дина своими претензиями. Поэтому, когда в начале ноября они вернулись в Москву, Дин был вымотан больше не гастролями, а присутствием рядом с собой супруги. Впрочем, и злиться на нее он не мог – понимал, что ее раздражение во многом обоснованно и вызвано беременностью.

В Москве супруги пробыли неделю и неплохо отдохнули. Побывали в Большом театре, в Третьяковской галерее, а 5 ноября Дин был приглашен в Театр на Таганке на спектакль «10 дней, которые потрясли мир». Приглашение было не случайным. Во-первых, этот спектакль был поставлен по одноименной книге однофамильца Дина Джона Рида, во-вторых – Дину было интересно посетить театр, где многие актеры, как и он, пели.

Когда спектакль закончился, актер Готлиб Ронинсон под гром аплодисментов вызвал на сцену Дина и представил его зрителям: «Сегодня у нас в гостях исполнитель песен протеста Дин Рид». Кто-то из зрителей закричал: «Гитару Дину!», что было немедленно исполнено – гитара лежала тут же, за кулисами. И Дин спел несколько своих песен. Ему аплодировали, но ровно до тех пор, пока на сцену не поднялся актер Таганки Владимир Высоцкий. Он уже был дико популярен в Москве, а два месяца назад вернулся со съемок фильма «Вертикаль», который прославит его на весь Советский Союз. Именно несколько песен из этого фильма Высоцкий и спел, чем привел публику в еще больший восторг: ему аплодировали гораздо энергичнее, чем Дину. Но последний не обиделся и, когда оказался в кабинете главного режиссера театра Юрия Любимова, даже произнес фразу: «Режиссер и артисты, совершенно очевидно, люди гениальные».