— Но ты же не сказал, что он умер, — сказал мальчик.

— Я не был уверен.

— Мне не нравится, что он умер, — сказал мальчик.

На следующий день он сказал:

— У меня из головы не выходит тот человечек, которого убили, потому что он был такой маленький.

— Не надо, перестань, — сказал я, в тысячный раз в жизни желая найти способ стереть произнесенные мною слова. — Глупо думать о таких вещах.

— Я не пытаюсь о них думать, только хочется, чтобы ты мне этого не рассказывал, потому что я его вижу каждый раз, когда закрываю глаза.

— А ты думай лучше про Пинки, — сказал я. Так звали одну лошадь в Вайоминге. В общем, некоторое время мы старательно обходили тему смерти стороной. Зрение у меня было такое, что я не мог читать, и вслух читала моя жена. Это был Дэшиел Хэммет, его самый кровавый роман на ту пору, «Проклятье Дейнов», и всякий раз, тогда господин Хэммет приканчивал персонажей, то поодиночке, то целыми горстями, взамен слов «убил», «перерезал глотку», «вышиб мозги», «размазал по стенке» и так далее, она кхе-кхе-кала, так что вскоре комизм этого кхекхеканья так понравился нашему мальчишке, что однажды он заявил: «А помнишь того дяденьку, которого кхекхекнули, потому что он был маленький? Я про него уже не думаю». И я тогда понял, что пронесло.

За 1932 год в полные матадоры произвели четырех человек, из которых двое заслуживают упоминания в качестве возможных претендентов на что-то стоящее, еще один был просто курьезом, ну а четвертого, пожалуй, можно списать как феномен. Тех двоих зовут Хуанито Мартин Каро по прозвищу Чиквито дела Аудиенсиа, и Луис Гомес, он же Эль Эстудианте. Двадцатилетний Чиквито вундеркинд: он сражается с быками с двенадцати лет. Элегантный по стилю, очень изящный, грамотный, эрудированный и компетентный, он обладает внешностью хорошенькой девицы, однако на арене с полной серьезностью дает понять, кто здесь хозяин, и ничего женственного в нем нет, если не считать мордашки, да впрочем, оно куда лучше, чем, скажем, понурый, будто кнутом побитый Чиквело. Что касается недостатков, то хотя его работа грамотна и красива, она все же холодна и бесстрастна; он сражается с быками с таких давних пор, что напоминает осмотрительного и благоразумного матадора-ветерана на закате карьеры, а вовсе не мальчишку, который должен ставить на кон все, чтобы взошла его звезда. Однако он полон ума и замечательного артистизма, так что будет любопытно следить за его профессиональным ростом.

«Эль Эстудианте» Луис Гомес — молодой студент-медик с проницательными глазами, смуглым, симпатичным лицом и телосложением, которое можно, наверное, считать модельным образцом для только что состоявшегося матадора, обладатель грамотного модернистского стиля в духе неоклассицизма, когда речь заходит о плаще и мулете; убивает он быстро и грамотно. После трех сезонов боев в провинции летом и изучения медицины в Мадриде зимой, он дебютировал прошлой осенью в столице в качестве новильеро, добившись большого успеха. В марте 1932-го был произведен в полные матадоры в Валенсии на корридах в Сан-Хосе и, по словам тех афисьонадо, мнению которых я доверяю, он был очень хорош и продемонстрировал многообещающую технику, хотя, говоря о мулете, его отвага и сильное желание показать фаэну порой доводили до крайне опасных ситуаций, о которых он и не догадывался и спасался лишь за счет редкостного везенья и отличной реакции. Со стороны казалось, что он решительно утвердил свое превосходство над быком, но лишь слепая удача выручала его не раз и не два; однако благодаря уму, внутреннему достоинству и хорошему стилю у него есть все шансы стать настоящим матадором, если удача пребудет с ним на протяжении всего первого профессионального сезона.

Альфредо Коррочано, сын Грегорио Коррочано, весьма влиятельного критика монархистской ежедневной газеты «Эй. Би. Си.», представляет собой матадора, созданного по заказу его отца, а воспитателем и наставником выступил Игнасио Санчес Мехьяс, чьим шурином был Хоселито, которого Коррочано подвергал столь резким и желчным нападкам в сезон, когда случилась его смерть. Альфредо смуглый, худощавый, высокомерный и дерзкий мальчишка с физиономией, где читается что-то бурбонское, словно смотришь на Альфонсо XIII в отрочестве. Образование получил в Швейцарии, учился матадорскому ремеслу на испытаниях телят и племенных экземпляров на фермах близ Мадрида и Саламанки под руководством Санчеса Мехьяса, а также своего отца и всех его лизоблюдов. Около трех лет выступал как профессионал, сначала с ребятами Бьенвениды в качестве вундеркинда, последний год уже как полный новильеро. Благодаря протекции папаши его мадридский дебют вызвал бурю эмоций, и он на себе испытал горечь нападок со стороны врагов отца, которых тот приобрел своим зачастую удивительно метким и хлестким сарказмом, а кроме того, его ненавидели за то, что он был сыном преуспевающего роялиста, и пеняли, мол, выходя на арену, ты отбиваешь хлеб у детей из нищих семейств. Вместе с тем такая шумиха в прессе и любопытство публики были ему только на руку, так что на трех мадридских выступлениях в качестве новильеро он вел себя надменно, дерзко, совсем как зрелый мужчина. Проявил себя отличным бандерильеро, великолепным доминатором с мулетой, выказал эрудицию и прозорливость в обращении с быками, но провалил работу с плащом, а уж при убийстве вообще ничего не смог сделать, даже дать животному достойную смерть. Альтернативу прошел в 1932-м в Кастельоне-де-ла-Плана, на первой же корриде того сезона, и, по свидетельству моих корреспондентов, ничуть не изменился с тех пор, как я его видел, если не считать попыток избавиться от вульгарной склонности подменять зрелищными трюками подлинные вероники с плащом, которые являются единственным средством проверки хладнокровия и артистизма у тореро. Его карьера настолько курьезна, что за ней будет любопытно проследить, хотя, как мне кажется, если он не научится убивать, публика к нему охладеет, едва иссякнет чувство новизны, которое столь настойчиво эксплуатировал его отец.

Викториано де ла Серна был тем молодым новильеро, кто выполнил необходимое условие, чтобы считаться феноменом, а именно, в сентябре 1931-го показал отличный вечер в Мадриде. Им заинтересовались, принялись рекламировать, демонстрировать под Мадридом на специально отобранных небольших бычках, с которыми опасность сведена к минимуму, и триумфальное реноме, сделанное ему в основном силами столичных обозревателей, помогло привлечь зрителя; затем, в самом конце сезона, он вторично выступил в Мадриде, на сей раз уже полным матадором. В результате он блестяще доказал, что с церемонией поторопились, что он еще сыроват, недостаточно подкован в профессии, нуждается в шлифовке и большем опыте, прежде чем сможет надежно управляться со зрелыми быками. В текущем сезоне у него есть кое-какие контракты, подписанные в прошлом году, еще до мадридского фиаско, однако, несмотря на безусловный природный талант, чрезмерно раннее выдвижение в полные матадоры, кажется, поставило его на скользкую дорожку, которая и так уже отлично смазана всеми теми феноменами, кто до него прокатился по ней в забвение. На самом исполнителе лежит куда меньше вины, чем на его эксплуататорах, и, как всегда, я надеюсь, что не прав и что он каким-то чудом освоит свое ремесло, пока сам же выступает в нем под видом мастера, но ведь это настолько наглый обман зрителя, что пусть даже матадор и учится своей профессии по ходу дела, публика редко его прощает, и когда он наконец обзаводится всем, чем нужно, его уже не хотят видеть.