Зарывшись в душистое, приятно похрустывающие сено, Щерн расслабил гудящие от усталости члены и облегченно вздохнул. Вот уже который день, после большой драки с фароссцами, жизнь его превратилась в каторгу. Прознавший об участии в том побоище любимого сыночка – результат, как говорится, на лице, – глава семейства понял, что мягкими вразумлениями тут не обойтись, и в этот раз воспользовался витым кожаным кнутом, отходив своего отпрыска так, что тот несколько дней отлеживался. Преимущественно на животе, чтоб не тревожить исполосованную в кровь спину. Впрочем, долго так бездельничать отец Щерну не позволил. Стоило парню подняться с постели, как новая напасть – отец нагрузил его работой так, что вечерами он и не помышлял о гулянках с приятелями, с трудом доползал до постели, совершенно выбившись из сил. Пробовал возражать, но отец оставался непреклонным, и даже мать – вечная заступница за любимое чадо – была на стороне мужа.

Щерн злился, не задумываясь по молодости, что подобным образом родители пытаются уберечь и сына от увечий, и семью от разорения. Ну и что, что серьезно покалеченных в драке не было? А если бы фароссцы тоже воспользовались оружием, по примеру молодых недоумков? То-то же! Да и безоружными могли натворить немало дел… Воины – не абы кто! Голыми руками могли на тот свет отправить… Не иначе пожалели супротивников по молодости их и беспутству. А узнав о решении суда, глава семейства побледнел и вознес хвалу Всеотцу, что граф ограничился наложением штрафа только на зажиточных горожан, чьи детишки как раз и были вооружены. Сто золотых – сумма немалая, но они хотя бы в силах выплатить такой штраф, в отличие от других участников драки. Отец Щерна, например, и десятую часть от той суммы не сумел бы осилить…

Повернувшись на бок, Щерн зашипел сквозь плотно стиснутые зубы – подзажившие рубцы на спине еще давали о себе знать. Незаметно парень задремал. Разбудил его громкий шепот и нетерпеливое постукивание по дощатой перегородке. Спросонья Щерн не узнал голос своего приятеля и недовольно спросил:

– Кто там?

– Не узнал, что ли? Это я – Хвель.

– А-а, – протянул Щерн, протирая слипающиеся глаза кулаками. – Чего тебе?

– Что, не рад?

Щерн выкарабкался из уютного лежбища, стряхнул налипшие соломинки и вышел наружу.

– Не дави так, – сказал он, когда приятель радостно его обхватил, оторвав от земли. Рубцы на спине снова заныли. – Решил из кузнецов в палачи перейти? А что – работа как работа. Опять же переучиваться сильно не понадобится – с клещами, молотками да огнем работать умеешь.

Хвель выслушал монолог приятеля, почесал в затылке и миролюбиво спросил:

– Не с той ноги встал, что ли?

Щерн хотел ответить резкостью, но пересилил себя и рассказал приятелю об отцовом наказании.

– Ну, извини, – сказал Хвель виновато, – я же не знал. Удивлялся еще, что ты и носа за ворота не кажешь, а тут вон оно что.

– А, ладно, – махнул Щерн рукой. Долго сердиться на друга он не умел. – Рассказывай, чего среди ночи пришел?

Хвель как-то странно замялся, бросая на приятеля испытующие взгляды, долго тянул что-то невразумительное:

– Ну… это… мы тут с ребятами поговорили… многие, того… согласны… А, что?.. Чем мы хуже других-то?.. Не вечно же в кузне молотом махать, грузы тягать, с глиной там возиться, или как Ростин – пыль каменную глотать?.. Сидим сиднем, а жизнь-то проходит, того-этого… скоро в землю уже врастем… угу… Так хоть побываем везде… Интересно же…

Щерн из его сбивчивых, сумбурных объяснений так ничего и не понял, начал терять терпение и, наконец, не выдержав, сказал:

– Да скажи ты толком, чего вы там с ребятами придумали?

Хвель опустил голову, поковырял носком сапога землю. Щерн ждал ответа. Наконец, Хвель поднял голову, глубоко вздохнул, словно перед прыжком в воду и, глядя приятелю в глаза, решительно сказал, взмахнув рукой:

– К фароссцам хотим присоединиться.

Такого Щерн точно не ожидал. Он выпучил глаза и удивленно приоткрыл рот. Прочистил мизинцем ухо и переспросил, чтоб убедиться – не ослышался ли он:

– Чего-о-о?!

– К фароссцам хотим в отряд вступить. – Щерн фыркнул. – Думаешь, не примут? – обиженно сказал Хвель. – Зря! Они, вон, все эти дни желающих набирали. Больше двух сотен наемников к ним присоединилось.

– Так то наемники! – сказал Щерн с насмешкой.

Воодушевившегося Хвеля этим было не пронять.

– А мы чем хуже? Видел бы ты, кого они понабрали! Там одних новичков только, отродясь меч в руках не державших – половина.

Щерн хотел съязвить, что его приятель тоже меч в руках не держал, но промолчал – понял, что переубедить друга уже не получится, тот, что называется, «закусил удила».

Удивительное дело! Щерн всегда считал своего друга здравомыслящим человеком. Да и тот же Ростин, при всей своей бесшабашности, дураком не был. Ну и что же с ними случилось? Или им в драке настолько отбили мозги, что они совсем разучились думать? Раньше они, вместе с Щерном, только посмеивались на все призывы вербовщиков, заявлявшихся в Трис время от времени, потому как хорошо понимали, что все обещанные золотые горы – просто замануха для легковерных дурачков.

– Так ты с нами? – спросил Хвель.

Щерну хотелось сказать твердое «нет», но вместо этого он уклонился от прямого ответа, будто опасаясь обвинения в трусости:

– Кто меня отпустит?

Обрадовался. Действительно, реши он пойти в наемники – отец ему такое устроит… Небо с овчинку покажется!

Потом обрадовался вторично. У его приятелей ведь тоже имеются родственники, которым точно не придутся по вкусу планы парней. Не отпустит их никто, а значит, и ему не придется расставаться с друзьями. Щерн улыбнулся, но его веселье как рукой сняло после ответа Хвеля – дураками его приятели не были и все хорошо продумали:

– Нас тоже никто отпускать не собирается, так что мы и спрашивать никого не будем. Фароссцы завтра днем уходят, но присоединиться к ним не получится – догоним их по дороге. Собираемся завтра в полночь у дома Ростина. С воротной стражей договоримся – пропустят. Ну, а дальше – ноги в руки и вперед!

Радости от такой находчивости приятелей Щерн не высказал, и Хвель это понял. Он куда-то вдруг заторопился, наскоро попрощался с приятелем и ушел, бросив напоследок:

– Передумаешь – подходи.

Щерн тоже не стал задерживаться на улице. Взглянув на небо, он вернулся в сенник, зарылся в траву и попытался уснуть.

Сон не шел. Переворачиваясь с боку на бок, Щерн размышлял по поводу предложения Хвеля. Если в присутствии приятеля он высказывался категорически против, считая его идею безумной, то сейчас уже не был столь уверен в своих словах. Поступившее предложение казалось все более привлекательным. Щерн злился, называл себя мысленно придурком и безумцем, но не мог ничего поделать. Возможно, сыграла свою роль боязнь показаться трусом в глазах друзей, возможно, присущая молодости склонность к авантюрам или нежелание отрываться от общества. Успокоила его мысль, что фароссцы могут их не принять, и тогда он вместе с друзьями сможет вернуться домой. И никто из приятелей не посмеет его упрекнуть! Не самая умная мысль, но – странное дело! – она его успокоила, и Щерн заснул.