– Открывай бочонок, искуситель, уже иду! – не без радости выкрикнул Аламез, предвкушая встречу с парочкой-другой кружек славного куэрто, вина его молодости, вина давней поры, да еще сделанного из винограда, сорванного с лоз его Родины.

Моррон ошибся, когда подумал, что Альто снова затащит его в винный погребок и усадит возле камина. Похоже, времени на разговор у старых друзей осталось не очень много, и гном не собирался растрачивать драгоценные минуты на бессмысленное хождение туда-сюда по лабиринту пустых коридоров, а устроил винное застолье невдалеке от входа в обитель возрожденных гномов; прямо в большом зале с четырьмя колоннами и украшенными махаканскими письменами стенами. Как только моррон зашел в это совершенно пустое и неизвестно для чего предназначенное помещение, как тут же и увидел собутыльника, гордо восседавшего прямо посередине зала на наверняка не пустом бочонке и умильно болтавшего не достающими до пола ножками. Поскольку бочка была с краном, из которого прямо на пол потихоньку подкапывало вино, а не просто заткнута пробкой, Дарк понял, что собеседник не собирался вставать со своего своеобразного и довольно практичного трона. Ну а так как вместо кружек рядом с бочонком его прихода поджидали два кувшина, то разговор обещал быть серьезным. Похоже, моррону не суждено было беззаботно переждать обстрел, просто распивая вино и предаваясь приятным воспоминаниям. Заботы нынешнего дня, будто капризный карапуз, требовали внимания и не давали прошлому воцариться в душе даже на краткое время.

– Проходь, чаго застыл-то? – призывно махал левой рукой гном, нагнувшись всем телом и как-то измудрившись не только открыть краник с живительной влагой, но и подставить под струйку кувшин. – Разговорчик сурьезный пойдет, покалякаем о том, что нам свершить предназначено, то бишь ради чего Великий Горн тя признал да на подмогу призвал, конечно, с разрешеница твого создателя.

– Заставу до последнего держать, разве не так? – спросил Аламез, компенсировав свою первоначальную нерешительность уверенным шагом, которым он быстро направился к бочке.

В душе моррон порадовался, что Румбиро не стал петлять да ходить кругами, как муха, вьющаяся над лошадиной лепешкой, а сразу перешел к главному. Гномы вообще были весьма приятными собеседниками. Они вываливали суть дела сразу, а не выдавливали её по частям, опасаясь сказать лишнего. Их простота в общении и четкость изложения были куда ближе простому человеческому солдату, чем витиеватость и иносказательность перемудривших в итоге самих себя эльфов иль полные недомолвок да намеков речи вельмож-интриганов и прочих людских мыслителей. К примеру, слушать объяснения Мартина Гентара для Аламеза всегда было страшной мукой. Он пребывал в напряжении в ходе всего разговора и боялся отвлечься даже на миг, чтобы не пропустить главное в многословных, неимоверно красивых, но утомляющих рассуждениях. С Альто же всё было совсем по-другому. Можно было расслабиться и смело пить вино. Гномы были кратки, излагали лишь суть и не утруждали слушателя излишком слов.

– Фиг ты её теперича удержишь! – отверг предположение моррона Румбиро, заполнив до краев кувшин, и, как настоящий радушный хозяин, протянул его гостю. – Орудия разбиты, механизмы свое отработали. У нас потери хоть и небольшие, но следующая схватка последней всяко станет, коль здеся свершится. Многих врагов мы уже побили, но осталось ещё больше…

– Предлагаешь дать шеварийцам высадиться, а самим в глубь пещер отойти? – спросил Аламез, наслаждаясь приятным вкусом вина. – Великий Горн нам это позволит?

– Общую суть задумки уловил, хоть тя о том никто и не просил, – с легкой обидой произнес гном, быстро заполнив свой кувшин и наконец-то выпрямившись на бочонке. – Сказать-то дай, торопыга, и в сторонку сдвинься! Встань вот сюда! – короткий и толстый перст махаканца указал на место чуть левее бочки.

– Как скажешь, – пожал плечами моррон и покорно встал туда, куда ему предлагалось.

– Войско вражье потери понесло, но основную мощь свою сохранило. С тем не поспоришь…

– Не поспорю! – подтвердил Дарк кивком головы. – Думаю, как только берег камнями усеивать да ровнять закончат, так сразу и высадятся. Не похоже, чтобы десант далеко отплыл.

– Я тут посчитал да прикинул, пока на крыше прохлаждался, – невозмутимо продолжил Альто, ничуть не расстроенный, что товарищ его перебил. – У врага четыре с лишним сотни бойцов осталось, причем добрые три из них в тяжелые доспехи закованы, да и бьются, поди, получше тех недотеп, чьи обноски ты на ся нацепил.

– Доспех за глупость да криворукость хозяина не в ответе! – пошутил Аламез, отхлебнув вина. – Не суди сурово, что подвернулось, то и надел.

– Ну а коль к тому числу и экипажи кораблей прибавить, то все семь, а то и восемь сотен против нас выйдут, – продолжил Румбиро, ведя разговор и поглощая вино, как воду. – Долго нам не выстоять. Великий Горн не дурак, то понимает, поэтому изменил свой приказ, так сказать, поставил новую задачу.

– Славно, – кивнул Дарк, пораженный тем, что вино в его кувшине уже закончилось, а он даже ни капельки не опьянел, – только я одного понять не могу, зачем я-то Великому Горну понадобился?

– Приказ на то и приказ, чтоб его выполнять, а не обсуждать, – с напускной строгостью как в голосе, так и во взоре изрек гном, но затем неожиданно подобрел и честно признался: – Не знаю, дружище, мне он того не докладывал… по крайней мере, пока.

– Ладно, давай к сути переходи, – отмахнулся Дарк, уверенный, что правда вскоре вскроется, и знавший, что проявлять своеволие бессмысленно. Что Коллективный Разум, что Великий Горн знали, как нужно «убеждать» морронов.

– Погодь, вначале дай те кой-чо покажу, – изрек Альто, хитро прищурившись и растянув толстые губы в широкой улыбке. – Поди, у вас, людишек, такого нет…

По довольно пакостному выражению лица Румбиро можно было подумать, что он задумал какую-то мерзкую выходку, например: продемонстрировать собеседнику свой округлый зад, покрытый, как всё остальное тело, густой щетиной; или ядрено испортить воздух, но, к счастью, за пряжку ремня гном хвататься не стал. Вместо этого он извлек из зарослей изрядно окропленной вином бороды многострадальную флейту и так поспешно засунул ее в рот, что Дарк не успел заткнуть уши. Череда резких, отрывистых звуков, похожих на жалобные писки давимых сапогами мышей, ворвалась в мозг моррона и безжалостно истребила не успевшие попрятаться мысли. Состроив рожу, весьма потешившую Альто, Аламез тихо застонал в надежде, что хоть это остановит не только полностью лишенного слуха, но и косолапого музыканта, чьи пальцы были настолько толсты и неловки, что закрывали сразу полтора-два отверстия вместо одного.

Блуждавшее под сводами зала эхо по нескольку раз повторяло каждый отрывистый звук, но не накладывало один на другой, отчего сводящей с ума пискливой какофонии не возникло, как, впрочем, и было изначально задумано. Румбиро издевался над благородным инструментом отнюдь не из-за ненависти к искусству и уж тем более не для того, чтобы позлить моррона. Определенная последовательность уродливых звуков не образовала мелодию, но зато составила своеобразный код, приводящий в движение какие-то механизмы. Пока один собутыльник терзал флейту, второй страдал и не в силах был понять, что же медленно изменялось вокруг, но зато, как только прозвучал последний писк, а его засаленный источник исчез в седеющей, но всё ещё черной бороде, Аламез сразу приметил, что по стенам зала ползут тени. На самом деле это были вовсе не призраки, а пришедшие в движение махаканские буквы и прочие символы. Сперва они уплотнились, как будто прижавшись друг к дружке; затем стали сливаться, образовывая довольно большие черные пятна; ну а в последней стадии метаморфозы пятна стали стекаться по гладкой вертикальной поверхности в одно место, составляя причудливый, не похожий ни на что ранее виденное узор. Дарк был поражен настолько, что даже присвистнул. Во-первых, он еще никогда не видел, чтобы письмена оживали, а давным-давно высохшие краски вдруг становились снова жидкими, текучими. Во-вторых, моррону раньше казалось, что махаканские буквы были сперва выдолблены в каменном монолите стены, а уж затем окрашены в черный цвет, но на деле это оказалось вовсе не так. Краска сошла со своих изначальных мест, а отверстий или бороздок под ней никаких не осталось. Обесцвеченные стены были идеально ровными и отражали зал не хуже зеркал.