Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава
20
Палермо
– Ты где?
В первое мгновение я не знаю, что ответить. Я там, где стоит Жорж со своим граммофоном в руках. Я там, где перед церковью, которая уже не церковь, лежат античные колонны. Я там, где на развалинах стены сидит Элиас, совсем рядом со мной.
Голос Жоэль в мобильном звучит взволнованно.
– Срочно возвращайся домой, – говорит она.
Домой. Словно это мой дом.
– Что случилось?
– Он тебя слышит?
– Нет, – отвечаю я, вставая и отходя на несколько шагов.
Элиас вежливо смотрит в сторону. Когда он так сидит, в этом послеполуденном свете, его можно принять за туриста. Если бы только я не знала, какой багаж он несет на плечах. Его история интригует меня. Порождает во мне смятение. Я считаю себя человеком аполитичным, но вполне информированным. Так почему я ничего об этом не знала? Я же археолог, и как я могла упустить очевидное – что историю пишут победители? Конечно, другая сторона присутствовала в моем сознании. Но в ней не было ни имен, ни лиц, разве что разъяренные мужчины, кричащие в камеру и жгущие покрышки. Мне были гораздо ближе такие фильмы, как «Шоа». Это был мой ужас, вопрос о причастности моего деда – и луч надежды в конце мрачной истории: из Освенцима в Иерусалим. Давид против Голиафа. Страна без народа для народа без страны.
Мне казалось, что я всегда хочу знать правду. Но на самом деле правда обычно противоречива, тревожна, болезненна. Говоря по чести, мы жаждем вовсе не правдивых историй, а тех, которые подтверждают нашу правоту.
– Он лгал, – произносит Жоэль.
– Что ты имеешь в виду?
– Расскажу, когда приедешь. Пожалуйста, ничего ему не говори, слышишь? Сделай вид, что все в порядке.
Она дает отбой, и я возвращаюсь к Элиасу. Я не хочу перед ним притворяться. В начале любого знакомства есть невинность, и я хочу оттянуть тот момент, когда она исчезнет.
– Жоэль хочет меня видеть.
Это не ложь. Просто половина правды. Он ждет, пока я скажу ему причину, а когда понимает, что дальше ничего не последует, то встает:
– Хорошо.
Что-то внутри него закрывается. То, что он едва открыл мне. Он чувствует мою недосказанность.
– Подожди. Элиас!
Но он уже уходит.
Я бегу за ним и хватаю его за руку:
– Если вы не поговорите друг с другом, ничем хорошим это не закончится.
– Если мы поговорим, это тоже ничем хорошим не закончится.
– Почему ты ненавидишь своего отца?
– Потому что я слишком сильно его любил! – Он вырывает руку.
– Что между вами произошло?
– Тебе пора. Тебя ждет Жоэль.
Он впервые произносит ее имя. Он достает из кармана мобильный, чтобы вызвать мне такси.
– А давай ты позовешь нас с Жоэль к себе? – с улыбкой предлагаю я. – Мы приготовим что-нибудь вкусное, и ты дальше расскажешь свою историю?
В его глазах – улыбка. Он что-то набирает на смартфоне.
– Так когда? – спрашиваю я.
– Завтра вечером, – отвечает он.
Я протягиваю Элиасу руку. Он ее пожимает. Мне стало легче, и, по-моему, ему тоже.
* * *
Над морем собираются темные тучи. Пурпурный закат окутывает виллу Морица нереальным светом. «Домой», – сказала Жоэль. Но я не могу представить, где бы еще я чувствовала себя такой чужой. Потому что именно здесь я отчетливей, чем раньше, понимаю, что мне не было места в жизни моего деда. Для него я вообще не существовала. Я была отсутствующей.
Никто не отвечает на мой звонок в дверь. Я стучу:
– Жоэль?
Единственный ключ у нее. Обойдя дом, я вижу, что дверь на террасу открыта. Захожу и снова зову Жоэль. Покров тишины лежит на мебели, очертания которой возникают из полумрака, когда мои глаза к нему привыкают. Ни звука, только шелест пальм в саду. Мне кажется, будто со всех сторон на меня направлены невидимые глаза. Не знаю уж, чьи они, но я определенно не одна. Бывают такие пустые дома, которые молчат мирно – они сделали свое дело. Но в этом доме еще не закончилась жизнь его обитателей. Он говорит на языках, которые я не понимаю. Он зовет меня, хочет рассказать о том, что слышали стены. Мой взгляд падает на стену напротив окна, на пустые места между фотографиями в рамках. Дотрагиваюсь до гвоздей, которые все еще торчат из стены, и в тот же момент переношусь из Палермо в Яффу. Этот дом не одинок, мелькает у меня в голове, он связан с другим, как две сестры, разделенные морем, соединенные морем. Голоса, зовущие меня, приходят, как волны, с ночным ветром, с другого берега.
«Возвращайся домой», – сказала Жоэль.
Но там никого нет.
Вдруг что-то теплое касается моей ноги. Я вздрагиваю, пробуждаюсь от своих мыслей, но это всего лишь кошка. И вот через окно вижу Жоэль перед воротами. Она не одна.
* * *
– Нина, иди сюда, я хочу тебя кое с кем познакомить!
Жоэль провела вторую половину дня в другом времени. Более быстром. Пока я отсутствовала, она ходила из дома в дом, опрашивая соседей. Выполняя работу, которую должна была проделать полиция. И нашла свидетельницу, которая всех удивила. Рядом с ней стоит маленькая женщина с пуделем на поводке. Синьора ди Мауро в больших модных очках, шляпе и костюме кремового цвета. Обе минуту назад вернулись из комиссариата и возмущены.
– Что случилось?
Жоэль рассказывает, что синьора ди Мауро только что сделала заявление. Но, вместо того чтобы действовать, помощница комиссара всего-навсего что-то пометила в блокноте и попросила женщин подождать. Сам комиссар, разумеется, оказался снова занят.
– Что за заявление?
Синьора ди Мауро объяснила, что произошло. Она живет через пару домов и каждый день гуляет с пуделем. В тот вечер, когда Мориц умер, она видела, что он был не один. Перед виллой стоял «фиат» Элиаса, который она знала, потому что Элиас часто приезжал к Морицу. Синьора ди Мауро не придала бы этому никакого значения, но когда она ночью лежала в постели, то услышала резкий звук по соседству. Она не могла точно сказать, что именно это было, может, стукнула дверь или