хотел бы, чтобы их прощание вышло более нежным и менее обыденным.

А через пару дней Сальваторе понял, что все женские персонажи, которых он прописывал в своем сценарии, были на самом деле одним персонажем. Теперь, как бы ни были хороши эти джазмены, Сальваторе хотел услышать ее. Хотел провести с ней вечер. Тихий и спокойный или шумный и взбалмошный – Кастеллаци было все равно, поэтому он готов был предоставить этот выбор ей. Разум отчаянно вопил, что все, что у него может быть с Лукрецией Пациенцой, это бездна пустых усилий, глупой необязательной боли и, наконец, пустота и выхолощенность. Но тот самый упрямый парень, который пытался завысить свой возраст на призывном пункте, который приехал в Рим, желая покорить его подобно Цезарю, который не снял свою фасцию ни в 43-м, ни в 45-м, этот парень посмеивался и говорил: «Ну и пускай пустота, зато мы попытались!»

Лукреция, как и всегда, пела почти под самый конец вечера. Она, как и всегда, была против всех и вся – пела по-итальянски и только свое. Сегодня Пациенца пела старые свои песни, которые Сальваторе уже слышал. Тем не менее, он смог остаться с ее голосом в полном вселенском одиночестве. Лукреция пела про двух детей играющих в войну, потом дети выросли и их игры тоже. В конце мальчик стреляет в девочку.

Пациенца снова выложилась целиком и ушла со сцены тяжелым шагом. Сальваторе выдержал небольшую паузу, давая ей прийти в себя и отдышаться, и лишь после этого направился в гримерную. Лукреции здесь не было. В гримерной оставался лишь синьор Бьява, портной, который раз или два в неделю откладывал свое ремесло и перевоплощался в настоящего шансонье.

– Чао, синьор Кастеллаци! Как дела?

– Добрый вечер, синьор Бьява. Как всегда. Вы не видели Лукрецию?

– Видел. Она вышла только пару минут назад.

Сальваторе скомкано попрощался и вышел из гримерной. Не было ничего странного в том, что Лукреция не дождалась его – он не ставил ее в известность о своем приходе. Однако кроме обычной досады от сорвавшихся планов Сальваторе испытывал какое-то очень странное беспокойство, которое когтями вцепилось в его душу и не желало отпускать. Кастеллаци вернулся в зал и поспешил к выходу, едва не срываясь на бег. Хозяин «Бита» синьор Поцци поздоровался с ним, но Сальваторе, не забыв о вежливости, все же избежал беседы.

Наконец, Кастеллаци выбрался на улицу и огляделся. Разумеется, Лукреции здесь не было. Разум Сальваторе пронзила мысль настолько очевидная, что он хлопнул себя по лбу, досадуя на собственное тугодумство. Пациенца почти всегда оставляла свой автомобиль на одном и том же месте за углом здания бара напротив черного входа. Сальваторе поспешил туда. Тяжелое чувство усиливалось с каждой секундой.

Кастеллаци повернул за угол и замер на месте. Машина Лукреции была там же, где и обычно. У машины целовались двое. Молодая девушка с обесцвеченными волосами опиралась спиной на кабину автомобиля, над ней нависала зрелая женщина, одетая в мужской костюм.

Все замерло. Женщины перестали целоваться и одновременно посмотрели на Сальваторе. Кастеллаци чуть не охнул, узнав в них Мерилин Монро и Эдит Пиаф. Сальваторе сдавленно произнес голосом, который явно не мог принадлежать ему:

– Я думал, вы умерли, синьоры…

Несмотря на то, что его отделяло от них приличное расстояние, а говорил Сальваторе негромко, обе женщины его хорошо расслышали. Мерилин рассмеялась, запрокинув голову. Это был такой настоящий, такой живой смех, что он совсем не вязался с ее насквозь искусственным образом. Эдит посмотрела на Сальваторе с иронией и нежностью:

– Мы не можем умереть, Тото. Может, и хотели бы, но не можем. Столько одиноких сердец и ищущих душ, что хоть одна из них обязательно поселит нас в себе и не даст умереть.

Мерилин предложила:

– Подходи к нам, Тото, в машине хватит места для еще одного.

Эдит поддержала эту мысль:

– О, отличная идея, дорогая! Тото, не стой столбом! Я хочу поцеловать тебя, Мерилин тоже, пусть и не хочет признаваться. Ты всегда был воспитанным, Тото, ты ведь не заставишь нас ждать?

Сальваторе очень хотел сделать шаг вперед. Все его естество стремилось к этому, как тогда, когда капитан с обожженным лицом приказал строю: сделать шаг вперед всем, кому нет восемнадцати. Сальваторе не сдал шаг вперед тогда, не сделал его и сейчас – он все еще хотел быть смелым.

– Простите, синьоры! Боюсь, что пока не могу к вам присоединиться.

Эдит посмотрела на Кастеллаци так, что сразу напомнила ему мать, отчитывающую его за какую-нибудь провинность. Но тут же материнское разочарование сменилось материнской нежностью.

– Ты всегда был упрямым, Тото. Ладно, дорогая, похоже, что этим вечером мы одни…

Наваждение спало. В молодой девушке Сальваторе не без труда узнал Лючию, которая училась в Университете Сапиенца и мечтала поехать в Англию. Она за неделю изрядно переменила свой образ, обесцветив волосы и одевшись более откровенно. Лючия буквально расплывалась в опытных руках Лукреции, лицо которой было совершенно сосредоточенным и бесстрастным. Сальваторе знал, что страсть прячется в глазах Пациенцы, но сейчас они были закрыты. Впрочем, Лукреция в совершенстве знала женское тело и вполне справлялась вслепую. Они хорошо смотрелись вместе.

Сальваторе отчетливо понял, что он здесь лишний. Кастеллаци прикинул, сколько было от «Бита» до его дома. Получалось очень прилично, но Сальваторе имел настроение, подходящее для долгой прогулки. Он застегнул пиджак, засунул руки в карманы, спасая их от прохладного ветра, и отправился домой, негромко напевая «Жизнь в розовом цвете».

Примечания

1

Прошутто – ветчина, приготовляемая преимущественно в Северной Италии из мяса свиней особого выкорма. Деликатес.

2

Фасция – в изначальном значении пучок прутьев, перетянутый веревкой. В Древнем Риме фасция была символом власти магистратов. Позднее стала восприниматься, как символ государственного и народного единства. Именно в таком значении была выбрана Бенито Муссолини в качестве центрального символа основанной им Национальной фашистской партии.

3

Чинечитта – крупнейшая киностудия Италии.

4

Гарибальдийские бригады – партизанские отряды, противостоявшие немецкой оккупации Италии в 1943-1945 годах. Сыграли большую роль в освобождении Италии от немецких войск. Несмотря на то, что в партизанское движение были вовлечены представители самых разных политических движений, руководство действиями бригад осуществляла Итальянская коммунистическая партия. Бригады получили свою имя в честь Джузеппе Гарибальди – национального героя Италии и одного из активных участников объединения страны в XIX веке.