Гордей и его старший брат Зосим еще при дворе Вельяминовых научились гончарному ремеслу. Но когда последний, приглядев невесту из Гончарной слободы, построил себе избу и ушел со двора тысяцкого, младший последовал за ним. Но в ту пору беспрерывных ратей и походов, которые вело Московское княжество и в которых участвовало земское ополчение, гибло много московского люда. Эта участь, увы, постигла и Зосима. Его вдова осталась с двумя малолетними дочерьми и перешла жить к родителям. Гордей, которому родичи в то время уже сосватали было невесту, не захотел жениться после гибели брата и пошел служить сыну последнего московского тысяцкого Василия Васильевича Ивану.

К тому времени, когда Ивана Васильевича схватили великокняжеские слуги, Гордей уже был его стремянным. Все действия великого князя Дмитрия Ивановича против его господина он воспринимал лишь как обычные козни и считал, что Иван Васильевич ведет справедливую борьбу, защищая старинные права и вольности москвичей. И поэтому Гордей искренне и рьяно поддерживал все, что бы тот ни делал.

В конце концов Ивана Васильевича и Некомата-сурожанина поймали в Серпухове, куда они тайком пробрались. Обоих нещадно били кнутами, а когда сурожанин сознался, что ими было задумано отравить великого князя и его семью, повезли в Москву. Гордею тогда удалось ускользнуть от княжеских дружинников. Облачившись в монашескую рясу, он последовал за своим господином, надеясь хоть чем-нибудь помочь ему в Москве. Гордей обошел многих земских бояр из ближнего окружения покойного тысяцкого, одних просил заступиться за Ивана, другим предлагал смелые планы освобождения его из темницы. Но, увы, рисковать никто не захотел…

С той поры бывший стремянный Вельяминова люто возненавидел великих людей, и чувство это затмило все остальные. В день казни Гордей стоял в толпе. Не выдержав, бросился сквозь строй дружинников к помосту. Федор не знал, кого он отпускает, просто пожалел незадачливого монаха.

Гордей не стал больше искушать судьбу и в тот же день ушел из Москвы. После недолгих скитаний по лесам бывший стремянный пристал к разбойной ватаге и вскоре стал ее главарем…

И вот теперь атаману разбойников предстояло сделать трудный выбор, и он, который прежде, бывало, свершал свои замыслы без раздумий и колебаний, не знал, на что решиться…

«Идти в Волок, отдаться в руки недругов?! Нет, сие негоже!..» — убеждал себя Гордей. Но другой голос вносил сумятицу в его душу: «Придешь, чай, к князю Серпуховскому со столькими ратниками, дабы в тяжкий час встать с ним против ворогов воедино!» — «Но ведь князь Владимир и Дмитрий Иваныч руку на господина моего Ивана Васильевича по кривде подняли, род его знатный не пожалели, людей московских вольностей лишили!.. Пущай их побьют татары, пущай!..» — «Нет, такое негоже! — возражал внутренний голос. — Ежели Орда вырежет всех, кому нужны будут все права и вольности?..»

Так и не придя ни к какому решению, Гордей вышел из шалаша. На востоке за темным гребнем леса всходило солнце. Гасли звезды, небо быстро светлело. Атаман подошел к берегу Оки, в не оставлявшем его тревожном раздумье остановился у самой воды. Ему так хотелось посоветоваться с Федором!.. Но тот был далеко — еще третьего дня ускакал во главе конного дозора в разведку за Оку. В последнее время они крепко сдружились. Гордей теперь полностью доверял бывшему порубежнику, знал, что на него можно во всем положиться. В лихих ратных делах, в трудных переходах через лесные дебри и болотные топи они всегда были впереди, рядом. Федор ходил в самые опасные дозоры, всегда храбро сражался, увлекая за собой остальных станичников. Однажды после успешной схватки с ордынцами, в которой Федор опять отличился, Гордей наконец поведал ему об их первой встрече на Кучковом поле в день казни Ивана Васильевича Вельяминова. Потом долго рассказывал о великокняжеской дружине и земщине, о борьбе за права и вольности москвичей, на которые посягали князья, о тех, кто встал на их защиту. Федор поначалу отмалчивался. Многое из того, что волновало Гордея, было чуждо крестьянскому сыну из Сквиры, да и великого князя Московского, под началом которого он сражался на Воже и на Куликовом поле, почитал. Но Гордей умел убеждать, и в конце концов тот многое понял и со многим согласился…

Кто-то тихо подошел к Гордею, остановился рядом. Атаман, нахмурив густые брови, покосился недовольно. Встретился взглядом со старым Данилой, отцом Федора и Марийки. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Вот уже скоро месяц, как Гордей женился на Марийке, их обвенчал поп в чудом уцелевшей церкви в Тарусе.

— Что, сынку, пригорюнился? — заговорил тесть первым. — Да так, что в волосах и бороде твоих сивые пряди появились. Что скажешь? А?.. — И, не дождавшись ответа, продолжал: — Вижу, не знаешь, какой дорогой идти, какой путь выбрать…

Они говорили долго. Солнце, поднявшись над лесом, уже заливало огненно-красными лучами Оку, берега и лесной стан, а старый Данило, горячась и размахивая руками, все убеждал зятя:

— …Не можно стороной пройти, нельзя жить, коли враги все вокруг кровью залили! Надо всем заедино против Орды стать. Иди к князю на помощь!

— Добро! — сдался наконец Гордей. — Скажи сотникам: пущай сбирают людей!..

Когда поляну у берега реки заполнили станичники, атаман прошел через расступившуюся перед ним толпу, поднялся на пригорок.

— Вы тарусцы, мы москвичи, есть среди нас и серпуховские, и тульские, и другие, есть даже дальние, из-под самого славного града Киева, но все мы одной земли дети!.. — взволнованно начал он.

Гордея слушали по-разному: кто жадно ловя каждое слово, кто настороженно, с недоверием. Сотни глаз были устремлены на атамана, а он, будто еще недавно его не терзали раздумья и сомнения, уверенно бросал в притихшую толпу:

— Два года минуло, как побили русские люди Орду на Куликовом поле! Скинула Русь вражье ярмо! Без сирот-крестьян и горожан ничего бы князья не сделали. Опасаясь за свои вотчины, они угодничали пред Ордой да меж собой, как псы за кости, грызлись. Привел Русь к победе славной люд простой! Он и дань платил, и от ордынцев по лесам да топям хоронился, но землю свою и речь не забыл. Ныне снова пришла беда на нашу землю! Коль не станем все заедино против врага, не видать нам жизни и воли!..

Гордей звал людей на битву, и, слушая его страстную, тревожную речь, каждый чувствовал себя сильнее и значительней.

Утром следующего дня лесная станица стала переправляться через Оку.

Короток пасмурный сентябрьский день в лесу. До Волока Ламского оставалось не больше десятка верст, однако уже совсем стемнело. Гордей велел станичникам располагаться на ночлег. В еловом лесу было холодно и сыро, но костров разжигать не стали: дозорные донесли, что неподалеку, в Звенигороде и Рузе, находится многочисленное ордынское воинство. Сотники выставили сторожевых вокруг лесного стана. Отправив к Волоку Ламскому новую конную разведку под началом недавно возвратившихся Федора и Василька, Гордей направился к своему шалашу, где в одиночестве томилась Марийка. Она обрадованно встретила его, но муж, весь ушедший в свои думы, не ответил на ее ласку.