– Не хочу умереть прямо там, – прошептала я.

Но ты, кажется, не слышал меня. Ты быстро ходил по комнате, собирал в ящик разные стеклянные пузырьки, бутылки с водой и еду. Потом быстрым движением подхватил меня на руки и бережно положил на пол.

– Полежи так, но только пока буду отпиливать ножки, – виновато улыбнулся ты.

В щелях между половицами гулял сквозняк, от него взвивалась пыль и щекотала мне ноздри. Ты взялся за пилу и начал отпиливать первую ножку. Вибрация от нее передавалась моему телу через пол, пила превратилась в размытое пятно оттенка меди. Одна ножка отвалилась. Ты взялся за следующую. Работал быстро. Но мне хотелось, чтобы получалось еще быстрее.

Вскоре рядом со мной на полу уже лежал безногий стол. Ты поднял меня и положил на него. Крепко привязал к нему бинтами, приготовленными заранее.

– Слишком жарко и туго, – пожаловалась я.

Ты промокнул мне лицо, потом положил полотенце поперек моего тела. Подал стакан воды и заставил попить.

– Будет жарче, – предупредил ты.

* * *

Я расплакалась, пока ты тащил меня на импровизированных носилках наружу, – живот сводило от тряски. От солнца я зажмурилась, потянула полотенце на лицо. Под тканью мое дыхание стало тяжелым и горячим, щеки налились жаром, как угли.

Пока ты ставил стол на песок, я напрягалась всем телом. Верблюдица лежала рядом. Я слышала, как она жует, ощущала жар, исходящий от нее. Протянула руку и коснулась шерсти на ее животе кончиками пальцев. Ты находился по другую сторону от верблюдицы. Я слышала, как ты что-то привязываешь – наверное, ящик, в который недавно складывал припасы. Потом ты перекинул веревку через горб на мою сторону. Провел ее над и под столом, привязывая меня и импровизированные носилки к боку верблюдицы. Ты с силой потянул за веревку, и стол поехал по песку к верблюжьему животу, так что теперь я лежала вплотную к ней. Так близко, что чувствовала затхлый запах пыли от шерсти и слышала, как урчит у нее в животе. Я прижала руку к ее боку, и какое-то насекомое переползло на меня.

Потом ты приказал верблюдице встать. Я услышала ее жалобный стон, окутавший меня. Откуда-то издалека доносились твои слова – ты подбадривал и торопил ее. И вдруг она выпрямила передние ноги, и меня резко качнуло назад. Я вскрикнула, хватаясь за ее шерсть. Боль усилилась, когда верблюдица выпрямила и задние ноги. Но каким-то образом стол остался в горизонтальном положении вместе со мной, лежащей на спине и крепко привязанной к верблюдице, как тяжелая седельная сумка.

– Ты держись, Джем, – сказал ты, кладя руку мне на плечо. – Будет немного больно.

Верблюдица сделала несколько нерешительных шагов. Я сжалась, вцепилась в край стола. Меня мотало туда-сюда, по телу разбегались вспышки боли. И мы двинулись в путь. Верблюдица сразу как будто забыла о тяжести, которую несла, и легко шагала вперед. Я выглядывала из-под полотенца. Ты держал в одной руке повод, тянущийся к уздечке верблюдицы, в другой – длинную палку. И быстро шел рядом с нами, почти бежал трусцой, подстраиваясь к широким верблюжьим шагам. Пот струился по твоему голому торсу, смывая последние следы краски.

– Давай, детка, давай, – торопил ты, – быстрее…

Твои слова напоминали пение, верблюдица глухо отбивала копытами ритм. Звуки сливались у меня в ушах, слышались все тише, тише…

Я старалась дышать медленно, прислушиваясь к спазмам в животе. Свет ослеплял, выжигал глаза. Я накрыла их полотенцем. Ты положил бутылки с водой по обе стороны от моей головы, и я прижалась щекой к одной из них, она слегка холодила кожу. Но вскоре бутылки стали горячими, как я, громкий плеск воды в них бил по ушам. Всё мое тело вздрагивало и ныло с каждым шагом животного. Голова раскалывалась.

Один раз ты придержал верблюдицу, чтобы сунуть что-то мне в рот.

– Пожуй, – сказал ты. – Это поможет от боли.

То, что ты дал, было мягким, как жвачка, но на вкус горьким, как листья. Землистый запах забивал ноздри. По губам и вокруг них распространилось онемение. Я слушала, как плещется вода, топает верблюдица и тяжело дышишь ты. Где-то рядом летала муха, зудела над полотенцем. Жара душила меня, заставляла дышать часто и неглубоко. Кажется, я задремала.

Я снова была дома, шла по улице. Стоял теплый весенний день. На газоне у соседского дома какие-то дети брызгались в бассейне-лягушатнике. Я обошла дом сбоку, перебралась через ограду и направилась к окну спальни. Если встряхнуть оконную задвижку особым способом, она откроется. Но она не открылась. На этот раз нет. Я продолжала дергать окно, стараясь открыть его силой. Ударила по нему кулаком. По стеклу побежала тонкая трещина. Я поднесла руку ко рту, высосала из ранки кровь, проверила, нет ли в ней осколков стекла. Потом заглянула через окно в комнату.

В моей постели лежал ребенок. Девочка лет десяти, с рыжевато-каштановыми волосами и зелеными глазами. Она прижимала к себе моего розового кролика. Крепко цепляясь пальцами за край одеяла, она широко раскрыла глаза. И посмотрела на меня. Потом девочка взглянула на дверь спальни – прикидывала, далеко ли бежать до нее. Она могла успеть. До двери было всего пять шагов, и еще десять – до кухни. Она потянулась к радионяне, и я заранее поняла, что сейчас произойдет. Детская рука задела стакан с водой на тумбочке у постели, сбила его на пол. Девочка уже открывала рот, чтобы завизжать, когда я прижала палец к ее губам. И покачала головой.

– Нет, – почти беззвучно выговорила я. – Всё хорошо. Это же я.

Девочка замерла с приоткрытым ртом, уставилась на меня, как на инопланетянина. Я улыбнулась ей. Потом вынула что-то из кармана – птичье гнездо – и положила на подоконник снаружи спальни.

И тут я поняла. Я была тобой, когда клала на подоконник птичье гнездо. И я же видела это из комнаты. Я была нами обоими.

* * *

На лоб упали капли воды, придавили полотенце, оно прилипло к коже. Я заставила себя открыть глаза. Выпростала руку из-под полотенца, и на нее тоже упала капля. Мне подумалось, что я всё еще сплю. Схватившись за полотенце, я сдернула его с лица. Вода закапала на щеки и в рот, холодная и свежая. Почти шипела, ударяясь об меня. Я высунула язык, подставила его каплям. Небо надо мной было серым, не таким обжигающим, как раньше. Я смогла дышать.

Меня трясло и мотало сильнее, чем прежде. Верблюдица ускорила шаг. Повернув голову, я вскрикнула от боли, пронзившей шею. Ты бежал трусцой рядом с нами, вытягивая ноги, чтобы угнаться за верблюдицей, то и дело поглядывая на меня. Увидел, что я на тебя смотрю. Мне хотелось спросить, долго ли нам еще идти, но горло отекло, голос стал никчемным.

– Уже недолго, – ответил ты, задыхаясь от бега.

Я посмотрела вверх, на капли, падающие всё чаще. Ты усмехнулся, раскинув руки и крутанувшись на бегу.

– Дождь, – сказал ты. – Небо плачет для тебя.

Ты прищелкнул языком, легонько ударил палкой по задним ногам верблюдицы, и она ускорила бег. Я заездила вперед-назад по столу еще сильнее и поморщилась. Больно стало впервые с тех пор, как ты дал мне пожевать те мягкие листья. Ты заметил это и придержал верблюдицу. Повернув голову, я посмотрела в ту сторону, куда мы направлялись. Мы были уже недалеко от камней с деревьями. Дождь припустил быстрее. Прибил и приклеил полотенце к моему телу. Вода стекала с тебя ручьями, от нее потемнели волосы. Ты отряхивался, при этом на меня попадало еще больше капель.