кашель, я обернулся. Ева с Лукасем выглядели под стать пейзажу — немного жалкие, словно вымокшие, закутанные в свисающие тряпки. Ева натянула прямо поверх обычного платья свой парадный костюм с меховым воротничком, что касается Лукася, то тот был закутан уже в совершеннейшие тряпье, да еще и сверху обернулся потрепанным походным ковриком.

— Куда вы такие нарядные?

— И тебе тоже доброе утро! Прости, не все тут такие морозоустойчивые.

— А что, сейчас холодно?

— Ну, вообще одиннадцатая луна, зима на носу. А Трансильвия — это тебе не Таосань, мы вроде как северный континент. Что самое смешное, с утра пришло золото от бастардов за аренду. Лежит себе сейчас в банке Ноблиса — совершенно недоступное. Так что либо мы срочно разыскиваем каких-нибудь денег и молимся, чтобы в этом Беловодье нашлась хотя бы одна лавка дешевой одежды, либо уже к вечеру мы все сляжем с дебаффами такой простуды, что хоть в игру не заходи. А ведь нам тут торчать дня два-три, не меньше, пока все потеряшки с Таосань сюда не доберутся.

Случайный луч солнца, кое-как прошмыгнувший сквозь облака, ударил в верхушку мачты и на несколько секунд зажег корабельный кристалл синим блеском.

— Красиво тут, — сказал я.

— Да? — скептически сказала Ева. — Ну, красота в глазах смотрящего. Лично я ощущаю себя здесь персонажем с черно-белой фотографии.

Ева чихнула, и Лукась отступил от нее на пару шагов.

— Ты как, Люк? — спросил я, — Оклемался уже?

Лукась шумно, трагически вздохнул.

— Выпавшие на мою долю испытания могли бы сокрушить более слабого духом человека. Но нельзя постоянно возвращаться к черным дням минувшего, нужно найти в себе силы жить дальше. Я хотел бы поинтересоваться, когда у нас планируется, наконец, завтрак?

***

Пристань Беловодья представляла собой обычные деревянные, из серых бревнышек, мостки вроде тех, на которых прачки в Разборихе полоскали белье. Только мостки очень длинные, изогнутые, полукруглыми тропинками уходящие в море. Корабли, пришвартованные к столбам на мостках, напоминали больших собак на цепи у крошечной будки. Выглядело все это устройство крайне ненадежно. Дождя не было, не было и настоящего тумана, но в воздухе висела взвесь воды, так что волосы скоро становились влажными, бились холодными сосульками на порывистом ветру.

Берег у пристани был завален бревнами, благоухал смолой и дымом. Здесь гнали деготь, плели канаты на необычных приспособлениях похожих на гигантские деревянные вилки. Ни городка, ни даже толком деревни здесь никакой не было: на заросших травой и кустарником холмах то тут, то там были в беспорядке разбросаны приземистые серые сараи, из дверей которых летели ругань и опилки. Визжали пилы, тюкали топоры, кто-то пел хриплым голосом из кустов о тяжкой доле веселого моряка. Увидев растянутые на берегу сети и перевернутые лодки, я подошел к группе неписей, которые стояли вокруг одной из лодок и зачем-то пинали ее ногами. Услышав, что я ищу покупателя на рыбу, неписи соизволили расхихикаться, а потом пояснили, что рыбой «тута» не мостят дороги только потому, что «тута» нет никаких дорог.

— Эх, мил-человек, рыба, говоришь? Тут скорее заплатят, чтобы эту рыбу больше никогда не видеть. Сейчас треска идет большим ходом, ее и собаки уже не едят, морду воротят. А морды у наших собак, знаешь, какие толстые? То-то!

— А поохотиться тут есть на кого? — спросил подошедший за мной Акимыч.

Этот вопрос вызвал общее ликование. Я серьезно испугался за собеседников, особенно за того, который, ухватившись за живот, упал на землю и начал сучить ногами в воздухе, я даже не сразу сообразил, что он так смеется.

— Поохотиться? А чего бы и не поохотиться? — весело поблескивая глазенками под набрякшими веками, сказал пузатый старичок, поглаживая пузо сквозь длиннющую мохнатую сивую бороду. — Трехногий ворон — чем тебе не добыча?

— Или Кит-камень! На Кит-камень пущай идет.

— На Ржавое Копытце!

— На Прелесть Подколодную!

Один непись, посерьезнее и поприятнее прочих, похлопал Акимыча по плечу.

— Охоты у нас много, да только не ты охотиться будешь, а на тебя. Место-то у нас насквозь дырявое, тут всякое шастает. Здесь правило одно — с тропы не сходи, один нигде не шарься, идешь, так оглядывайся, оглянувшись, не верь тому, что видишь. Ежели б ты был богатырь, то другое дело, но пока что ты, паря, тут только в похлебку сгодишься.

Мы оставили весельчаков и пошли искать Еву,

— Подумаешь, — бормотал Акимыч, — напугали…

Ева с Лукасем обнаружились у штабеля свежеоструганных досок. Услышав про хамскую выходку неписей, Ева кивнула.

— Так локация двести плюс, считай, почти стандарт фронтира. Вас тут любой головастик забодает, даже не вздумайте соваться за пределы поселения!

— Ну, отлично, — сказал я. — а как же нам тогда денег раздобыть?

— Тут все равно ни аукциона, ничего, — сказала Ева. — Есть пара скупщиков копеечного барахла, но ни рыбу, ни траву они не берут — только лут с местных мобов. Так что живем на корабле, жрем рыбу, сидим тихо, приключений себе на пятую точку не ищем. Берите пример с Гуса — спит себе в трюме, как зайчик.

— Этот зайчик, — сварливо откликнулся Лукась, — раздобыл где-то бутылку преотвратнейшей сивухи. Рядом с этим зайчиком теперь находиться невозможно, так от него несет. Ты бы, сир Нимис, присматривал бы получше за своими слугами.

— Я сторонник свободы личности, — пробормотал я, отковыривая от доски щепочку, — хочет личность сивухой накидываться — ее право, хочет личность в коврике разгуливать и ныть — тоже на здоровье.

— Ага, разве я сторож брату моему, — кивнула Ева. — Лично я все-таки попробую поискать каких-нибудь травок, здесь можно что-нибудь интересное встретить. Но вам я все же настоятельно советую убраться в трюм, лично мне так спокойнее будет.

— Вот еще, — наморщил нос Акимыч. — я лучше тут, на свежем воздухе посижу. Не нравится мне там. Эти все ходят, нос воротят, не здороваются, смотрят на тебя, как на вошь.

— Привыкай, — равнодушно сказала Ева, — нам теперь в роли этих вошей месяца три ползать, Нимис постарался.

— Ну прекращай уже, Евик. Мы же уже решили, что у Нима другого выхода не было. Нельзя постоянно человека за одно и то же клевать.

— Да пожалуйста, — сказал я, — если кому-то от этого легче, клюйте на здоровье.

— Вот я не понимаю, — сказал Акимыч, — чего мы все такие унылые? У нас же все классно! Я и представить себе не мог, что окажусь на алмазном квесте, с друзьями, что топовый клан будет у меня на побегушках…

— Акимыч! — прошипела Ева, но было уже поздно.

Из-за штабеля показалась клан-лидер фиолетовых в компании вечных спутников — Базиля и Тибиты. Как назло последнюю фразу Акимыч произнес очень громко, и Эллана, конечно, ее расслышала. Я бы на ее месте молча облил нас презрением и удалился по своим делам, но барышня тут же пошла в атаку.

— На побегушках, значит? — осведомилась она, нависнув над Акимычем.

— Я не в том плане, — попытался защититься Акимыч, — я образно говорил. Вроде как с одной стороны посмотреть — так все так, а с другой, так совсем не этак.

— Вот за что, — сказала Эллана, пронзительно глядя теперь уже на меня, — вот за что я терпеть не могу халявщиков, которым просто повезло в нужную минуту оказаться в нужном месте, а потом ездить на чужом горбу, при том, что сами они — полный ноль!

— Да никто и не спорит, что ноль, — все еще пытался исправить ситуацию Акимыч и, возможно, ему бы это удалось, но тут за дело взялась Ева.

— А ты что, завидуешь? — спросила она.

— Я? Завидую⁈ Кому⁈ Криворуким нищебродам⁈ Глисту этому раковому⁈ Он же дохлятина коматозная с насквозь долбанутой мамашей!!

— Ну, Ланчик… — Базиль попытался было приобнять Эллану за талию, но та оттолкнула его руку.

— И еще не факт, что он не скопытится до конца квеста. Я видела интервью с его лечащим врачом, тот говорит, что его уже в агонии в капсулу запихивали. А ты, — тут Эллана снова уставилась на меня, — ты вообще понимаешь, что ты — ходячий труп? Пока еще ходячий. И твои милейшие друзья тоже прекрасно об этом знают. Не друзья они тебе, а гиены и падальщики, которые за твой счет нажиться хотят, пока ты ноги не протянул.

— А вы не гиены в таком случае? — пробормотал я.

— Я веду себя честно! И не делаю вид, что ты мне нравишься или хоть как-то интересен. У нас договор, сделка, и наш клан работает на эту сделку, а твои замечательные друзьяшки просто расселись на тебе, как черви на трупе.

— Наверное, очень неприятно