Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Леа умолкла, отпила глоток воды, прислушалась, не шумят ли в соседней комнате дети, и, волнуясь, продолжила свой рассказ:
- Колетт была француженка, поэтому разговаривать на родном языке могла только со мной. Целыми днями она жаловалась. Муж у нее ушел к какой-то ирландке, старший сын, Леонар, воровал с прилавков.
Элизабет на мгновение закрыла глаза. Сцена из прошлого предстала перед ней во всех деталях, стоило ей услышать имя Леонар.
- Я его помню! - воскликнула девушка. - В тот вечер, когда мы шли к вам с единственным кожаным саквояжем, потому что другого багажа у нас не было, Леонар бросил папе яблоко и крикнул: «Для Лисбет!» У него был младший брат, Поль.
- Колетт оставляла младшего с соседкой и без конца жаловалась на нее тоже - мол, она плохо кормит ее сына. Я, конечно, сочувствовала ей. Но я быстро поняла, что Коко, как она себя называла, пропивает свое жалованье и давно все пустила на самотек. Часто она, плача, заявляла, что вернется во Францию.
- Она сняла цепочку с медальоном, когда меня причесывала. Я была робкая, боязливая и не посмела попросить свою вещь обратно, а папе она заявила, что я его, ясное дело, потеряла.
- Наверное, ее мучила совесть, потому что она так от него и не избавилась и даже носила на шее, - сказала Леа. - Однажды утром я ей и говорю: «Какой у вас красивый медальон!», а она, подмигивая, отвечает: «Если настанут черные дни, будет что продать!» Но получилось по-другому. Примерно через неделю в прачечной произошел несчастный случай. Крепления на одной сушке ослабли, никто так и не понял почему, и сорвался стальной валок, убив одну женщину и тяжело ранив другую. Этой второй и была Колетт. У нее была травма черепа и позвоночника.
- Господи, какой ужас!
- Наверное, сушка сломалась, - предположила Леа. - Несчастная Колетт несколько дней умирала в больнице. Мне было ее жалко, я пошла ее навестить. Опийная настойка облегчала ее страдания, так что она смогла мне кое-что сказать - попросила продать этот золотой медальон, а деньги передать сыновьям. Я согласилась и пообещала, насколько это возможно, позаботиться о ее мальчиках. Надпись на медальоне я увидела, как только он попал мне в руки. Только представьте! «Катрин Дюкен»! Я не поверила своим глазам. Правды добиться мне не составило труда. Колетт призналась, что украла у вас медальон.
- И что же было потом? - спросила Элизабет. - Что стало с ее детьми?
- Когда я все рассказала Батисту, он решил сохранить украшение. Колетт вскоре умерла. Батист дал немного денег Леонару, и тот моментально пропал, а Поля поместили в приют. На сиротском поезде, вместе с другими мальчиками, его отправили на Запад.
- Печально, - сказала Элизабет. - Я склоняюсь к выводу, что жизнь у эмигрантов редко складывается так, как они мечтают, когда плывут через океан.
Леа, мне пора! Я смогу навещать вас?
- Не просто сможете, вы обязаны! - пошутила итальянка. - Батист будет с нетерпением ждать знакомства с вами. Приезжайте к нам обедать послезавтра, первого января. Это выходной.
- Еще один, последний на сегодня вопрос. Вы говорите, что мой дед, Гуго Ларош, к вам приезжал. Как он себя вел? В детстве я его жутко боялась.
- Поначалу он и на меня нагнал страха… Очень элегантный господин, из тех, что на всех смотрят свысока. Но ощущалось, что он очень несчастный. Лишился единственной дочери и, приехав к нам, узнал, что зять его, по всей вероятности, убит, а внучка пропала. Сначала он разозлился, но скоро гнев утих. Мистер Ларош очень тревожился о вас, я это почувствовала. С тех пор он надеется вас разыскать.
Взволнованная до глубины души, Элизабет встала, надела курточку и перчатки. Ее обида на Вулвортов, слегка угасшая, обрела новую силу.
- Сейчас, когда я знаю, что дед побывал тут, у вас, Леа, мне уже совершенно не хочется ехать домой. Само слово «дом» звучит фальшиво, так же, как «ма» и «па», - мне стало трудно так обращаться к Эдварду и Мейбл. Они обязаны были, несмотря ни на что, отвести меня в гостиницу «Челси», чтобы утешить старика, который нуждался во мне, своей внучке! Я их ненавижу!
Леа предпочла промолчать. Она потянулась к Элизабет, и та ее порывисто обняла.
- Будьте сильной, дитя мое, - шепнула она девушке на ухо. - И обязательно приезжайте в гости!
10 Скандал у Вулвортов
Дакота-билдинг, четверг, 31 декабря 1896 года
Праздничный прием в доме Вулвортов удался. Мейбл, в великолепном платье из зеленого бархата с бежевой кружевной отделкой, изящно лавировала между гостями под меланхолическим взором супруга.
Все было предусмотрено, всего было вдоволь - и французского шампанского, и изысканных кушаний на фуршетном столе: черной икры, копченой семги, омаров и заливного из птицы. Бонни, которой наняли помощника, бдительно следила за порядком.
Просторная гостиная выглядела особенно нарядно в электрическом свете люстр с хрустальными подвесками. Сверкали роскошные драгоценности дам - все эти бриллианты, рубины и отборные жемчуга. Гости соперничали в элегантности, разговаривая громче обычного и самодовольно улыбаясь.
- Кто-то испортил вам настроение, дядюшка Эдвард? - тихо спросила Перл у хозяина дома, присаживаясь на подлокотник его кресла.
- Нет, милая моя племянница. Проблемы, которые нужно решать, а я что-то подустал.
- Кажется, проблемы одолевают не только вас, но и Лисбет, - с иезуитской издевкой заметила девушка. - Как можно быть такой красавицей и дуться? На ней сегодня чудесное платье, просто загляденье!
Перл ревнивым взглядом окинула изящную фигурку кузины. Наряд у той и правда был очень красивый. Мейбл подарила ей его этим утром, но не получила даже улыбки, только едва слышное сухое «спасибо».
- Единственное в своем роде. Я заказал его в Лондоне, - сказал Эдвард Вулворт.
Элизабет посмотрела в их сторону, словно непостижимым образом почувствовав,
