Важное исключение представляет Великобритания, в которой доля обрабатывающей промышленности за последние два десятилетия резко сократилась даже по неизменным ценам{96}. Это говорит о том, что деиндустриализация здесь во многом стала результатом абсолютного снижения объемов производства обрабатывающей промышленности в связи с потерей конкурентоспособности, а не вследствие опережающего снижения текущих цен из-за более быстрого роста производительности по сравнению с другими отраслями.

За последние три десятилетия многие развивающиеся страны пережили преждевременную деиндустриализацию. Иными словами, доля обрабатывающей промышленности (и отрасли в целом) по объему производства и занятости там начала уменьшаться на гораздо более ранней стадии экономического развития, чем это произошло в богатых странах.

В Латинской Америке доля обрабатывающей промышленности в ВВП выросла с 25 процентов в середине 1960-х до 27 – в конце 1980-х годов, но с тех пор значительно сократилась. В Бразилии, «локомотиве» промышленности континента, показатели деиндустриаизации были еще более существенными. Доля обрабатывающей промышленности в ВВП этой страны уменьшилась с 34 процентов в середине 1980-х до 15 – в настоящее время. В странах Центральной и Западной Африки аналогичный показатель уменьшился с 17–18 процентов в 1970-х и большей части 1980-х годов до 12 – сегодня{97}.

Такая преждевременная деиндустриализация в значительной степени произошла в результате неолиберальной экономической политики, проводимой в этих странах с 1980-х годов (см.главу 3){98}. Внезапная либерализация торговли уничтожила части обрабатывающей промышленности. Финансовая либерализация позволила банкам переориентировать свои кредиты с производителей на более прибыльных клиентов. Политики, сосредоточенные на контроле инфляции с помощью высоких процентных ставок и завышенного курса обмена валют, внесли свою лепту в агонию производственных компаний, сделав кредиты дорогими, а экспорт более сложным.

Когда речь заходит о постиндустриальной экономике, люди часто ссылаются на Швейцарию и Сингапур как примеры историй успеха в сфере услуг. «Разве эти две страны не показали, – спрашивают они, – что вы можете стать богатым – очень богатым – с помощью таких услуг, как финансы, туризм и торговля?»

На самом деле эти две страны показывают прямо противоположную тенденцию. По данным ЮНИДО, в 2002 году у Швейцарии был самый высокий показатель условно чистой продукции (УЧП) обрабатывающей промышленности на душу населения в мире – 24 процента, что больше, чем в Японии. В 2005 году она занимала второе место после Японии. В тот же год Сингапур был третьим. В 2010 году Сингапур занял первое место, произведя на 48 процентов УЧП на душу населения больше, чем США. Швейцария тогда стала третьей (после Японии): она производила на 30 процентов УЧП больше, чем США.

Что касается утверждения, будто Индия показала пример, как страны могут пропустить этап индустриализации и добиться процветания с помощью сферы услуг, то оно очень преувеличено. До 2004 года Индия имела торговый дефицит в сфере услуг (то есть импортировала больше услуг, чем экспортировала). В период с 2004-го по 2011 год она действительно имела торговый профицит (состояние дел, противоположное дефициту) в сфере услуг, но он был равен только 0,9 процента от ВВП, что покрывало лишь 17 процентов суммы дефицита от торговли продуктами (составлявшего 5,1 процента от ВВП). Едва ли это можно назвать успехом.

Прежде чем мы покинем мир производства, нам следует рассмотреть важный вопрос об экологических ограничениях экономического роста. Несомненно, изменение климата, вызванное в основном материальным производством и потребительской деятельностью, угрожает существованию человечества. Более того, многие невозобновляемые ресурсы (такие как нефть и минералы) быстро истощаются. Даже потенциал Земли производить возобновляемые ресурсы, такие как продукты сельского и лесного хозяйства, не всегда поспевает за постоянно растущим спросом. Запасы планеты вскоре истощатся, если мы не найдем способы контролировать влияние хозяйственной деятельности на окружающую среду.

Но не следует ли из этого, что нам нужно прекратить экономическое развитие, которое я определил, как расширение производственных возможностей? И если да, разве это не противоречит множеству вещей, о которых я говорил в данной главе?

Это произошло году в 1975-м или 1976-м, когда мне было 12 или 13 лет. Я наткнулся на книгу The Limits to Growth («Пределы роста») автора со странным именем Римский клуб[97]. Пролистав книгу, я, хоть и не смог ее полностью понять, очень расстроился. Там было сказано, что запасы нефти в мире закончатся в 1992 году или около того. «Так что же, – подумал я, – получается, еще до того, как мне исполнится тридцать, мне придется ездить в повозке и жечь дрова, чтобы согреться?» Это казалось очень несправедливым, особенно учитывая, что моя семья всего каких-то пять или шесть лет назад переехала в дом с центральным отоплением.

Предсказание Клуба оказалось верным. Мы и правда истощили запасы нефти, то есть той нефти, доступ к которой имели с технологиями 1970-х годов. Но мы по-прежнему сжигаем ее в огромных количествах, потому что нашли намного более эффективные способы обнаружения и добычи этого природного ресурса из мест, к которым просто не могли подступиться 40 лет назад, – особенно из глубинных морских месторождений.